Летчик. Физик. Врач. Писатель. Учитель...
Это существительные, отражающие, как им и положено, существо дела.
Всякие же звания - суть прилагательные, или эпитеты, указывающие на ка-
чество предмета. Хороший летчик - это полковник. Плохой - лейтенант. Хо-
роший физик -академик, физик так себе - младший научный сотрудник.
Если бы это всегда было так!
Мой отец по отзывам сослуживцев был отличным летчиком еще в звании
лейтенанта. Когда он стал полковником, то прекратил летать по возрасту,
ибо наступила эра реактивной авиации.
Знаете ли вы, что такое запах аэродрома?
На аэродромах росла редкая желтая трава. Земля была в крупных масля-
ных пятнах. Взлетные полосы были грунтовыми, а иногда набирались из фи-
гурных железных полос с отверстиями, из которых торчала все так же колю-
чая трава.
Бортмеханик брался за узкую лопасть винта и поворачивал его на полто-
ра-два оборота. Летчик кричал из кабины: "От винта!" - и бортмеханик от-
бегал назад, забирался по железной лесенке в самолет, а затем втягивал
лесенку за собой и захлопывал дверцу.
Пропеллер начинал вращаться. За самолетом возникало желтое облако пы-
ли, в котором струилась аэродромная трава. Гром раскатывался вокруг. Са-
молет выруливал на полосу. Он ехал, мягко покачиваясь на дутиках и на
ходу шевеля элеронами, как бы разминая мышцы перед полетом. Потом он
взлетал, втыкаясь в небо с упрямым ревом.
В детстве я летал с отцом на многих марках военных бомбардировщиков и
транспортных самолетов. До сих пор названия "бостон", "Ту-4", "Ли-2",
"каталина" - волнуют мой слух. "Каталиной" назывался огромный гидросамо-
лет, который взлетал и садился на воду. Его пропеллеры были вынесены вы-
соко над плоскостями, чтобы не задевать воды. От этого "каталина" казал-
ся удивленным самолетом, у которого глаза вылезли на лоб.
Я стал физиком и знаю принцип реактивного движения. Но я не люблю ре-
активных самолетов и стараюсь на них не летать. В душе я не понимаю, как
может лететь самолет с дырками вместо пропеллеров. Действительность не
убеждает меня. Меня убеждает детство, от которого осталось в ладони ощу-
щение острой и теплой лопасти пропеллера.
Отец стал летчиком в те годы, когда зарождалась советская авиация. Он
учился на летчика в Севастополе и летал на фанерных самолетах, которые
вывозились из ангара лошадьми. На боку каждой лошади был написан номер,
соответствующий номеру самолета. Самолеты часто разбивались. У отца в
альбоме я видел групповую фотографию курсантов. Около трети группы были
помечены крестиками. Эти курсанты погибли еще до войны.
Отец тоже чуть не погиб до войны, но по другой причине. В тридцать
седьмом году его арестовали и объявили врагом народа. Два года он сидел
в тюрьме. Отец оказался врагом многомиллионного народа. Потом Ежова сме-
нили на Берию, в связи с чем отца выпустили и восстановили в звании и
должности. Те два года знакомые обходили маму стороной, и ей было никак
не устроиться на работу.
Если бы отца не выпустили, я мог бы не родится вообще, хотя мне в это
не верится. Мне кажется, что все, кто должен родиться, непременно рожда-
ются. Более того, если они рождаются, чтобы выполнить какое-нибудь дело
- они его выполняют несмотря ни на что.
Отец не любил вспоминать тридцать седьмой год. Об этом периоде я уз-
нал, когда мне было шестнадцать лет, то есть после Двадцатого съезда.
Дальше его судьба складывалась более или менее удачно. Он воевал,
имел много наград, дослужился до высоких званий и командовал разными
авиационными соединениями. Потом он вышел в отставку и вскоре умер от
инфаркта.
Ни я, ни брат не пошли по стопам отца.
И опять раздвоение души. Детство и юность прошли у меня в обстановке
военных городков, среди людей в форме, приказов и воинской субординации.
Я любил летчиков. Даже сейчас, встречая человека в военной форме, я гля-
жу на его погоны и радуюсь, замечая голубую окантовку. Мне кажется, что
летчики вылеплены из особого теста. Их спокойный и добродушный фатализм
восхищал меня. Обстановка в авиации в смысле воинской дисциплины и чино-
почитания всегда считалась и в действительности была более демократич-
ной, чем в других родах войск. Может быть, исключая флот.
И все же я с детства не взлюбил армию как систему. Я еще ничего не
понимал в жизни, а лишь ощущал огромный и точный в мелочах организм ар-
мии, остающийся бестолковым по самой своей сути.
Вероятно, я чего-то не усвоил, но сознание того, что миллионы людей
на земном шаре заняты тем, что учатся убивать друг друга все более эф-
фективно, - не умещается в моей голове. Если таковы исторические законы
развития, то я отказываюсь принимать глупость таких исторических зако-
нов.
На этом можно поставить точку в главе об отце.
Мой отец был хорошим летчиком и мудрым человеком. Он понимал больше,
чем я. Он отдал армии всю жизнь, и не его вина, что сын стал пацифистом.
Новое местожительство
Мы уехали из Москвы.
Мы ехали долго, через всю страну, и оказались во Владивостоке. Дальше
ехать было некуда. Там наша семья стала жить. Местожительство заслужива-
ет описания.
Это был специальный дом для воинских начальников. Он стоял на склоне
берега Амурского залива, а вернее, бухты Золотой рог. На центральную
улицу выходил лишь верхний третий этаж. Остальные этажи смотрели окнами
во двор, куда с улицы вели железная дверь и каменная лестница. Двор был
окружен железным зеленым забором.
За этим забором прошла моя юность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20