– Да нет, знаете ли… Как-то не приходилось. Уж больно далеки наши интересы. Иногда спрашивал, как семья, дети…
– У Воротаева есть дети?
– Да вроде двое – сын и дочь, уже взрослые. Иногда звонили ему по необходимости…
– И всегда трубку брал Воротаев? – опять перебил Миров.
– Нет. Иногда отвечала его жена, Ксения Тарасовна, по голосу, по разговору симпатичная женщина. Ну… дача у них есть. Любил Никодим Иванович о всяких огородно-садовых проблемах поговорить.
Вошел Арчил Табадзе, явно чем-то возбужденный, сказал с порога:
– Все команды отдал, Вениамин Георгиевич. Корчной полетел со своими ребятами пулей. И… Привезли Валентина Николаевича Великанова.
– Отлично! – Миров энергично потер руки. – Давайте его сюда.
– Откуда вам известно?… – начал было Иван Кириллович. Но Вениамин Георгиевич перебил его:
– Да сумели нам Рябушкин и Цугейко сказать, хоть и в полусне, как дело было, почему в их смену подмена командира произошла. Особенно Федор помог. Весьма сообразительный и четкий молодой человек: засыпает, а нить разговора держит.
Открылась дверь, и в кабинет первым вошел Валентин Николаевич Великанов, за ним – Арчил Табадзе. Великанов соответствовал своей фамилии: гигант лет сорока, с открытым, простодушным русским лицом – блондин, веснушки на щеках, широкий, немного приплюснутый нос, прямой внимательный взгляд.
– Здравствуйте, товарищи! – Голос у него оказался густой, басовитый, сейчас в нем звучали сердитые, даже злые нотки. – Это что же за хреновина такая?
– Что у вас-то дома приключилось? – спросил Любин. – Почему понадобилась замена?
– Блин! – Великанов от возбуждения запустил пятерню левой руки в свои густые светлые волосы. – Да ничего у меня не приключилось! Это Иваныч, Воротаев то есть, мне лапшу на уши навесил: вчера звонит – а до работы часа два, не более. Звонит: так, мол, и так, выручай, Валентин. Мне завтра, говорит, со своими хлопцами на смену заступать. А моей Ксении назначили операцию… Только что день определили. Назвал болезнь какую-то противную, по женским делам. Завтра, мол, везет в клинику, и у него там встреча с профессором, который операцию делать будет. Говорит, а у самого… Нет, ну надо же, блин! Какой Райкин!.. А у самого в голосе – вот чтоб мне провалиться на этом месте! – слезы. Согласился. Как в такой беде товарищу не помочь? Хотя у меня у самого план был будь здоров: с корешами в баньку намылились…
– Спасибо, Валентин Николаевич, – остановил Великанова следователь. – Просьба к вам: все, что вы нам рассказали, изложите, пожалуйста, письменно. И пишите как можно подробнее. По возможности, – добавил Вениамин Георгиевич, – старайтесь точно передать, что говорил Воротаев.
– Слушаюсь! Я пойду к себе. Сегодня смена Виктора Разина. Чайку у ребят попью – в горле пересохло от всех этих дел. Нет, надо же, какой сукой оказался! И Колю Якименко – такого парня… Блин!
Когда Великанов ушел, Вениамин Георгиевич, взглянув на своего помощника, спросил:
– И какое резюме, Арчил?
– Только одно, шеф: Воротаеву нужно было обязательно получить смену именно в тот день, когда граф Оболин со своим блюдом приедет в музей…
– И он знал об этом дне! – добавил Миров.
– Да, знал, – согласился Табадзе. – Это первое. А второе… Воротаев и два охранника Оболина – одна компания. Точнее сказать, одна банда.
– Именно! – Миров энергично потер руки. – И потому, Иван Кириллович, приступим к графу. Сначала его письмо и телеграмма.
Письмо вслух прочитал Арчил.
– «…С искренним почтением, – закончил он чтение, – граф Александр Петрович Оболин. Четырнадцатое июля девяносто шестого года, Рим». – Некоторое время все молчали. – Одна фраза в этом письме интересна: «Есть у меня в России и другие дела».
– Что же в ней особенного? – удивился Любин.
– Она никакого отношения не имеет к сути письма, к «Братине». Подобные деловые письма несут конкретную информацию, и только, – сказал Арчил Табадзе. – Можно предположить… Пока только предположить, что смысл этой фразы должен быть вами зафиксирован. И не только вами…
– Простите, постойте! – перебил Иван Кириллович в крайнем изумлении. – Вы хотите сказать, что граф Оболин… Что он причастен к похищению? Вы его подозреваете?
– Мы подозреваем… Обязаны подозревать всех, – жестко сказал следователь Миров. – Всех, кто в день ограбления был в музее, рядом с сервизом…
– Ведь и меня, и графа они чуть не убили!
– Мы и вас, Иван Кириллович, – продолжал Вениамин Георгиевич, – должны подозревать.
– Что?!
– Я говорю это, чтобы вы поняли: будут отработаны все версии.
– И… и про меня? – спросил Любин. – Что я…
– Успокойтесь, – улыбнулся следователь. – Ваша в последнюю очередь. Если другие версии не дадут результатов.
Директор музея порывался протестовать, но Вениамин Георгиевич остановил его жестом.
– Шучу, шучу. Поэтому, Иван Кириллович, вернемся к графу. Пожалуйста, подробно – со всеми деталями и нюансами, – о вашей вчерашней встрече, о разговоре по телефону перед ней, о том, что он говорил, когда приехал. Все, все. Мы слушаем.
Рассказ Любина был конкретен и точен: он понимал, что от него хотят услышать следователи. Его почти не перебивали. Он заметил, что Миров и Табадзе переглянулись трижды: когда была названа машина, на которой пожаловали гости, «Мерседес-бенц», номер А 816 ЕН, РУС 77 («Ну, номер они поменяли еще здесь, – сказал Миров, – когда уезжали». «А потом перекрасили машину, – добавил Табадзе, – или надежно укрыли до лучших времен»);
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29