ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
В римской Sapience мы наблюдаем то же рвение к классической литературе — ее преподают филельфо, Энос д'Асколи, Аргиропуло, Теодор Газа.
Но ни Оксфорд, ни Париж не остались непроницаемыми для гуманизма; не избежала этого и Прага, где в середине XIV в. при дворе Карла IV и вокруг нового университета образуется кружок утонченных гуманистов, открытых итальянским влияниям, — от Петрарки до Кола ди Риенцо. Уже в начале XIV в. преподававший в Оксфорде, Лондоне и Париже Никлас Трайвет комментирует Декламации Сенеки Старшего и трагедии Сенеки Младшего, а также Тита Ливия. Распространению духа гуманизма в Оксфордском университете во многом способствуют дары герцога Хэмфри Глочестерского (в 1439 и в 1443 гг.) из своей библиотеки, богатой как трудами греко-латинских классиков, так и итальянцев. Оксфорд готовится к лекциям Линакра, Гроцина, Колета, Томаса Мора. Он ждет Эразма.
Первое поколение французских гуманистов — Жак де Монтрей, Николя де Кламанж, Гонтье Коль, Гийом Фийастр — сохраняло связи с Парижским университетом. В письме Гийому Фийастру Жак де Монтрей восхваляет канцлера университета Жерсона в качестве гуманиста: Хотя ты известен тем, что от тебя ничто не ускользает из заслуживающего познания, и тому у меня немало свидетельств, я не перестаю удивляться тому, что ты не пошел по следам знаменитого парижского канцлера, человека исключительной культуры. Не стану говорить о его жизни или нраве, ни даже о его учености в области христианской религии или теоретического богословия, в коих вы оба достигли таких отличий и высот. Я упомяну лишь его искусство рассказывать и убеждать, покоящееся прежде всего на правилах риторики и красноречия, благодаря которым это искусство достигается и без которого выразительность, кажущаяся мне целью культуры, остается бездейственной, пустой и бессодержательной… Богослов Гийом Фише, который в 1470 г. установил печатный станок в коллеже Сорбонны, был другом Виссариона, мечтал о возрождении платонизма, стремился сочетать свое восхищение Петраркой с почитанием томистской традиции. Робер Гаген, декан факультета канонического права, тесно связанный с флорентийцами, собирает вокруг себя восторгавшихся Петраркой гуманистов. Если у Эразма вызвала отвращение варварская дисциплина, царившая при Иоанне Стендонке в коллеже Монтегю, а потому от посещения университета у него осталось лишь презрение к упадочной схоластике, то Жак Лефевр д'Этапль, профессор в коллеже Кардинала Ле-муана, распространяет по Парижу одну из чистейших форм гуманизма (об этом стоит перечесть прекрасные страницы Огюстена Реноде).
Но хотя гуманизм и нападал в первую очередь на пораженную склерозом схоластику, а университетские мэтры иной раз переходили на сторону гуманизма, то все же существовала глубокая оппозиция между средневековым интеллектуалом и гуманистом Возрождения.
Возврат к поэзии и мистики
Гуманист по сути своей является антиинтеллектуалиски.
Он более литератор, чем ученый, скорее фидеист, чем рационалист. Единству диалектики и схоластики он противопоставляет другую пару: филология — риторика. Альберт Великий не считал Платона философом из-за его языка и стиля; у гуманиста он оказывается Верховным Философом именно потому, что тот был поэтом.
Лефевр д'Этапль осуществляет прекрасное издание Никомаховой этики Аристотеля, но сам он склоняется к поэтам и мистикам. Его идеалом является созерцательное познание. Он публикует Герметические книги в переводе Марсилио Фичино — труды Псевдо-Дионисия, созерцания францисканца Раймуна Ауллия, мистиков, вроде Ришара Сен-Викторского, святой Хильдегарды Бингенской, Рюисброка и, наконец, Николая Кузанского, сделавшегося апостолом Ученого незнания.
Тот же Лоренцо Валла, строгий филолог, пожалуй, наиболее дисциплинированный ум из всех гуманистов Кватроченто, произносит проповедь в римской церкви доминиканцев 7 марта 1457 г. в честь св. Фомы Аквинского, заявляя в ней о своих расхождениях с его методом: Многие убеждены в том, что нельзя стать богословом, не выучив правил диалектики, метафизики и всей философии. Что сказать на это? Убоюсь ли высказать, что думаю? Я восхваляю святого Фому за предельную тонкость выражений, я восхищен его прилежанием, я дивлюсь богатству, многообразию, совершенству его доктрины… Но я не так уж впечатлен так называемой метафизикой, она загромождена познаниями, коих лучше не иметь, поскольку они только мешают знанию лучших вещей. Настоящая теология для него — как и для Лефевра д'Этапля — это теология св. Павла, которая говорит без философского суесловия и обмана (per philosophiam et inanem fallaciam).
Философия должна скрываться в складках риторики и поэзии. Ее совершенной формой является платоновский диалог.
Показателен спор первой половины XV в., в котором столкнулись схоласт и гуманист по поводу перевода Аристотеля.
Вокруг Аристотеля: возвращение к прекрасному слогу
Леонардо Бруни опубликовал во Флоренции новый перевод Никомаховой этики Аристотеля. Этот труд, по его словам, был необходим, поскольку старый переводчик (Роберт Гроссетест, а не, как считалось, Вильгельм Мёрбеке, работавший для св. Фомы) плохо знал и греческий, и латынь.
Кардинал Алонсо Гарсия Картахенский, епископ Бургоса и профессор Саламанкского университета резко ему возражал.
Он отлично понимал, что спор касается формы и сущности. Для гуманистов первая является всем, тогда как для схоластов форма представляет собой лишь служанку мысли.
Мой ответ таков, — пишет Алонсо Гарсия. — Хотя Леонардо проявил достаточно красноречия, он показал малую философскую культуру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Но ни Оксфорд, ни Париж не остались непроницаемыми для гуманизма; не избежала этого и Прага, где в середине XIV в. при дворе Карла IV и вокруг нового университета образуется кружок утонченных гуманистов, открытых итальянским влияниям, — от Петрарки до Кола ди Риенцо. Уже в начале XIV в. преподававший в Оксфорде, Лондоне и Париже Никлас Трайвет комментирует Декламации Сенеки Старшего и трагедии Сенеки Младшего, а также Тита Ливия. Распространению духа гуманизма в Оксфордском университете во многом способствуют дары герцога Хэмфри Глочестерского (в 1439 и в 1443 гг.) из своей библиотеки, богатой как трудами греко-латинских классиков, так и итальянцев. Оксфорд готовится к лекциям Линакра, Гроцина, Колета, Томаса Мора. Он ждет Эразма.
Первое поколение французских гуманистов — Жак де Монтрей, Николя де Кламанж, Гонтье Коль, Гийом Фийастр — сохраняло связи с Парижским университетом. В письме Гийому Фийастру Жак де Монтрей восхваляет канцлера университета Жерсона в качестве гуманиста: Хотя ты известен тем, что от тебя ничто не ускользает из заслуживающего познания, и тому у меня немало свидетельств, я не перестаю удивляться тому, что ты не пошел по следам знаменитого парижского канцлера, человека исключительной культуры. Не стану говорить о его жизни или нраве, ни даже о его учености в области христианской религии или теоретического богословия, в коих вы оба достигли таких отличий и высот. Я упомяну лишь его искусство рассказывать и убеждать, покоящееся прежде всего на правилах риторики и красноречия, благодаря которым это искусство достигается и без которого выразительность, кажущаяся мне целью культуры, остается бездейственной, пустой и бессодержательной… Богослов Гийом Фише, который в 1470 г. установил печатный станок в коллеже Сорбонны, был другом Виссариона, мечтал о возрождении платонизма, стремился сочетать свое восхищение Петраркой с почитанием томистской традиции. Робер Гаген, декан факультета канонического права, тесно связанный с флорентийцами, собирает вокруг себя восторгавшихся Петраркой гуманистов. Если у Эразма вызвала отвращение варварская дисциплина, царившая при Иоанне Стендонке в коллеже Монтегю, а потому от посещения университета у него осталось лишь презрение к упадочной схоластике, то Жак Лефевр д'Этапль, профессор в коллеже Кардинала Ле-муана, распространяет по Парижу одну из чистейших форм гуманизма (об этом стоит перечесть прекрасные страницы Огюстена Реноде).
Но хотя гуманизм и нападал в первую очередь на пораженную склерозом схоластику, а университетские мэтры иной раз переходили на сторону гуманизма, то все же существовала глубокая оппозиция между средневековым интеллектуалом и гуманистом Возрождения.
Возврат к поэзии и мистики
Гуманист по сути своей является антиинтеллектуалиски.
Он более литератор, чем ученый, скорее фидеист, чем рационалист. Единству диалектики и схоластики он противопоставляет другую пару: филология — риторика. Альберт Великий не считал Платона философом из-за его языка и стиля; у гуманиста он оказывается Верховным Философом именно потому, что тот был поэтом.
Лефевр д'Этапль осуществляет прекрасное издание Никомаховой этики Аристотеля, но сам он склоняется к поэтам и мистикам. Его идеалом является созерцательное познание. Он публикует Герметические книги в переводе Марсилио Фичино — труды Псевдо-Дионисия, созерцания францисканца Раймуна Ауллия, мистиков, вроде Ришара Сен-Викторского, святой Хильдегарды Бингенской, Рюисброка и, наконец, Николая Кузанского, сделавшегося апостолом Ученого незнания.
Тот же Лоренцо Валла, строгий филолог, пожалуй, наиболее дисциплинированный ум из всех гуманистов Кватроченто, произносит проповедь в римской церкви доминиканцев 7 марта 1457 г. в честь св. Фомы Аквинского, заявляя в ней о своих расхождениях с его методом: Многие убеждены в том, что нельзя стать богословом, не выучив правил диалектики, метафизики и всей философии. Что сказать на это? Убоюсь ли высказать, что думаю? Я восхваляю святого Фому за предельную тонкость выражений, я восхищен его прилежанием, я дивлюсь богатству, многообразию, совершенству его доктрины… Но я не так уж впечатлен так называемой метафизикой, она загромождена познаниями, коих лучше не иметь, поскольку они только мешают знанию лучших вещей. Настоящая теология для него — как и для Лефевра д'Этапля — это теология св. Павла, которая говорит без философского суесловия и обмана (per philosophiam et inanem fallaciam).
Философия должна скрываться в складках риторики и поэзии. Ее совершенной формой является платоновский диалог.
Показателен спор первой половины XV в., в котором столкнулись схоласт и гуманист по поводу перевода Аристотеля.
Вокруг Аристотеля: возвращение к прекрасному слогу
Леонардо Бруни опубликовал во Флоренции новый перевод Никомаховой этики Аристотеля. Этот труд, по его словам, был необходим, поскольку старый переводчик (Роберт Гроссетест, а не, как считалось, Вильгельм Мёрбеке, работавший для св. Фомы) плохо знал и греческий, и латынь.
Кардинал Алонсо Гарсия Картахенский, епископ Бургоса и профессор Саламанкского университета резко ему возражал.
Он отлично понимал, что спор касается формы и сущности. Для гуманистов первая является всем, тогда как для схоластов форма представляет собой лишь служанку мысли.
Мой ответ таков, — пишет Алонсо Гарсия. — Хотя Леонардо проявил достаточно красноречия, он показал малую философскую культуру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46