К самому обрыву спускается крупный вековой лес. Когда зацветают в нем высокие черноствольные липы, воздух наполняется густым медовым ароматом и гудением пчел.
А узловатые дуплистые ивы на песчаном откосе под солнцем – серебряно-голубые. Они очень старые, и от долгой жизни, прожитой на просторе, каждая из них имеет свой приметный, неповторимо-трогательный облик.
Настает вечер. В розовом воздухе начинают носиться стрижи с пронзительным металлическим свистом. Мы садимся в лодку и не спеша едем домой.
В поздний час на реке в лунную ночь – волшебно. Тишина такая, что если бросить весла, то слышно, как стучит кровь в ушах. Иногда из далекой деревни по воде доносится лай собак. Полосы тумана раздвигают границы берегов, все кажется необычным, сказочным. Туман под луною – розовый.
Родники
Чем-чем, а уж хорошей ключевой водой наш город богат. Старожилы, бывало, хвастают: наш город, мол, и холера стороной обходила. А ведь в былые годы эта страшная гостья появлялась в Поволжье частенько. А почему так? Все благодаря воде! Течет у нас прямо из родников по сосновым помпам прозрачная ключевая водица, и на каждой улице стоит крытый деревянный бассейн с краном. Чистота и порядок!
А в окрестностях города куда ни пойдешь – всюду родники. Вдоль речки из крутого берега прямо подряд бьют; идешь мимо, уж непременно подойдешь напиться. Текут они в ржаво-красном ложе; может, и целебные какие, гадали мы, бывало.
Возле большого «кипучего» родника фруктовые сады по пригорку разведены, и по желобам в нужное время подается вода для поливки яблонь – всем хватает.
Кипучий родник этот бьет на склоне горы в роще, именуемой «Копыловкой». Вода в нем в постоянном волнении, как кипяток в чайнике. Выбиваясь из земли, она шевелит мелкие камушки и песок, промытый до сахарной белизны, и сильной, свитою в жгут хрустальной струей с шумом бежит вниз, в сады.
Отрадно жарким летним днем припасть губами к этой живой прохладной струе, а напившись, посидеть в холодке под ореховым кустом, слушать шум ручья и глядеть, как бежит он, то сверкая под солнцем, то прячась в густых зеленых зарослях дягиля, буйно разросшегося по его течению.
Я пытался в детстве нарисовать кипучий родник карандашом. Но как жалки, как огорчительны были результаты. Да тут и краски не помогут – где ж передать эту прелесть, этот блеск и радость бегущей воды!
Поймай-ка солнечный зайчик!
Кипучий родник остался в моей памяти одним из самых дорогих впечатлений детства, и как же мне радостно было найти однажды такое же родниковое чудо под Москвой.
Мы искали дачу.
«Отчего бы вам не посмотреть Дубечню? – посоветовала наша землячка Алина. – Я там жила в прошлом году – далековато, но зато уж такая благодать!»
Мы и поехали.
Была весна, май месяц, соловьиная пора, и погода случилась чудесная – длинный ведреный день, душисто, тепло. А когда мы уже возвращались в сумерках, взошла луна, вдоль шоссе белела в лунном свете распустившаяся букетами черемуха, и черемуховый дух провожал нас всю дорогу.
В Дубечню мы приехали часов в пять. Доехать по проселку до самой деревни не удалось, пошли пешком. Мы перешли по мосту через маленькую речку и поднялись в гору. Шум воды поразил нас. С горы бежал, гремя и сверкая, сильный, быстрый ручей. Всего родников было здесь три или четыре, они текли, сливаясь в одно общее русло. На полугоре, на пути потока, стояла мельница с большим деревянным подливным колесом. «Она уж развалилась…»
Деревня была расположена вокруг родников кольцом. В этом было что-то древнее, славянское, языческое, как на картинах Рериха. И самое удивительное: несмолкаемый, буйный, веселый шум воды, похожий на шум морского прибоя. Какой бодрый аккомпанемент для жизни кругом – и утром, и вечером, и днем, и ночью, и зимою, и летом!
Нам рассказали, что и под горой по берегу речки бьет тринадцать родников, а речку зовут Смородинкой или Самородинкой, то ли от кустов смородины, которая растет по берегам, то ли оттого, что она из этих родников «сама родится».
На базаре
Базарный день у нас в пятницу. В этот день на улицах города полно мужиков в белых валенках и нагольных овчинных тулупах. Они толпятся у казенки, льют себе в бородатые пасти прямо из горлышка водку и, чавкая, закусывают городским калачом. Захмелев, они начинают плутать по городским улицам и ищут помощи у встречных: «Сделай милость, малец, скажи, как пройти на базар?» Отвечаешь с торопливой готовностью и оттого немного пискливо: «Идите все прямо, а после женского училища святого Иосифа поверните направо к собору, а за собором и будет базар». Он уйдет, а ты спохватишься – а ну-ка он неграмотный и не сумеет прочитать вывеску училища святого Иосифа. И побежишь за ним следом, да так и добежишь до базара.
На улице иней, морозно, невысокое зимнее солнце, розовые дымы из печных труб. На базарной площади стоят подряд сани с поднятыми оглоблями. Накрытые дерюжными попонами мохнатые, побелевшие от инея лошади жуют сено. Пахнет щепным товаром, кожей, воблой, горячими калачами, морозцем. На снегу – корчаги, горшки, кувшины, плошки, квашни, кадушки, корыта, лопаты, метлы, оси, колеса, оглобли. На своем рундуке знаменитый на весь уезд пекарь Андрей не успевает отпускать связки своих знаменитых баранок. На прилавке у мясника привычная, но каждый раз вызывающая содрогание картина ада: телячьи и бараньи головы с прикушенным языком и остекленевшими глазами и еще всякое гадкое, на что тошно смотреть.
А вот и пестрый ларь с книжками и лубочными картинками. Здесь я прилипаю надолго. В кармане у меня медяшка, которую я волен истратить на что хочу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48