ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Желание испытыва-лось грубое, мужицкое: нахлестать в стакан и оглушить себя глотками жадными и крупными, всем горлом. Однако надо было держать себя «в струне» и постараться выведать, с какой вдруг стати появился в Петрограде Рутенберг, главное же – зачем, для какой надобности кинулся разыскивать его, Савинкова… В том, что у Рутенберга имеются какие-то намерения насчет его персоны, Савинков не сомневался.
Дальнейший разговор напоминал искусное фехтование. Борис Викторович считал, что в подобных состязаниях соперников у него не слишком много. Все-таки немалый и кровавый опыт руководителя боевиков что-нибудь да значил. Искусными, вроде бы второстепенными расспросами ему в конце концов удалось выведать такие подробности, что он мысленно выругал себя за недавнее барское отношение к Рутенбергу. Птичка, оказывается, взлетела куда как высоко! Ничтожный инженеришка зря времени не терял.
Первоначально выходило, что в Петроград Рутенберг приехал из Швейцарии. («Ну да, – обрадовался Савинков, – откуда же еще? Все оттуда едут!») Однако вскоре стало выясняться, что принесло его не из Швейцарии, а прямо из Берлина, из Германии. («Те-те-те! Это уже интересно!») Околачиваясь в Германии, Рутенберг вроде бы несколько раз побывал в теплой голубой Италии, заглядывал на Капри, гостил у Горького…
Едва прозвучало имя Горького, Савинков напрягся до предела. Сейчас важна была каждая деталь, любое слово. С Горьким он мгновенным образом связал его последнюю любовницу-жену баронессу Будберг-Бенкендорф, обольстительную Муру, а от этой женщины ниточка протянулась к шустрому, напористому Локкарту, доверенному человеку самого Бьюкеннена, английского посла. «Постойте, что же получается?» – испугался Савинков. Мысли его заметались. Вроде бы сами собой выстраивались две вполне самостоятельные линии. Одна: Рутенберг – Берлин – Швейцария – Капри… Однако тут же рядом: Мура – Локкарт – Бьюкеннен… Нет, тут в пору лопнуть бедной голове!
А Рутенберг в победном стиле довершал свое окончательное торжество.
– Борис Викторович, я гляжу на вашу рубашку… Позвольте вам сказать, что сейчас таких не носят. Я вас вообще не узнаю. Вы ж комильфо, мужчина европейский… Что, неужели так пло хи дела? Ни за что не поверю. Человеку с головой и не найти себе занятия в Петрограде!
Внезапно он спросил, знаком ли Савинков с неким инженером Кишкиным. Сейчас, когда перенаселенный и бурлящий Петроград стоял на грани небывалого голода, этот Кишкин занимал пост продовольственного диктатора столицы. Спрошено было небрежно, и Савинков, страдая, с такою же небрежностью ответил, что знаком, что может «посодействовать», что это «пара пустяков». Но что за нужда в таком знакомстве, зачем?
– А! Я разве не сказал вам? – изумился Рутенберг.
И все с тою же великолепною небрежностью поведал, что где-то в конце мая в Петрограде состоится грандиозный съезд сионистов. Делегаты съедутся со всех концов России. Ожидаются и важные гости из-за рубежа. Впервые такое мероприятие проводится открыто, не подпольно, без всякой боязни. Так постановлено недавно, так решено, и он, Рутенберг, в настоящее время сверх головы загружен всевозможными заботами об этом сионистском съезде. Съедутся люди, которые привыкли кушать хорошо. Они не любят кушать плохо…
Покуда Рутенберг болтал, в голове Савинкова происходила бешеная работа. Так вот откуда оскорбительная уверенность инженера! Это был уже не просто исполнительный палач, беспрекословный вешатель. Годы подчинения и покорности остались за спиной. Теперь он чувствовал себя хозяином. Отсюда вся его повадка, все манеры. Ничего удивительного.
Ах, если бы переписать теперь своего «Коня бледного»! Не столько, впрочем, переписать, сколько дописать, дополнить – сказать о том, в чем он наконец прозрел, что понял, в чем убедился окончательно…
Две потрясающие догадки вломились в его пылающую голову. Догадки сокрушительные по цинизму и слишком унизительные для самолюбия героя-террориста, конспиратора-бомбиста, многолетнего устрашителя ненавистного царского режима.
Как могло быть перехвачено то роковое письмо Гапона, посланное из Парижа? Каким образом оно попало Азефу в руки, решив судьбу несчастного попа?
Вторая догадка связывалась с арестом в Севастополе его самого, Савинкова. Схватили его, что называется, на ровном месте и быстро приготовились повесить. Как он тогда томился предсмертной мукой и вспоминал Каляева! Внезапно представилась невероятная возможность совершить побег. И он бежал, благополучно ускользнул от смерти, вывернулся из уже намыленной петли. Примечательно при этом, что на часах у камеры обреченного террориста в ту ночь почему-то оказался солдат со странной для русской армии фамилией – Зильберберг. Как будто никого другого не нашлось! С этим Зильбербергом он и ударился в бега, с непостижимою удачей воспользовавшись утлой лодочкой в бурном море…
Охранка – вот единственный ответ на все загадки! Охранное отделение, призванное карать бунтовщиков, врагов режима, услужливо передавало перехваченные письма своему агенту Азефу. Она же, охранка, заботливо пасла и самого руководителя Боевой организации, изредка пугая арестом и взмахивая над его спесивой головой намыленной петлей.
Естественно, к ее услугам для исполнения самых низменных, самых печеночных функций с первых же дней приспособилось это небрезгливое древнее племя.Борис Викторович никогда не страдал антисемитизмом. Напротив, он постоянно разделял взгляды своего отца, сурового судьи, но славившегося в Варшаве необыкновенной справедливостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221
Дальнейший разговор напоминал искусное фехтование. Борис Викторович считал, что в подобных состязаниях соперников у него не слишком много. Все-таки немалый и кровавый опыт руководителя боевиков что-нибудь да значил. Искусными, вроде бы второстепенными расспросами ему в конце концов удалось выведать такие подробности, что он мысленно выругал себя за недавнее барское отношение к Рутенбергу. Птичка, оказывается, взлетела куда как высоко! Ничтожный инженеришка зря времени не терял.
Первоначально выходило, что в Петроград Рутенберг приехал из Швейцарии. («Ну да, – обрадовался Савинков, – откуда же еще? Все оттуда едут!») Однако вскоре стало выясняться, что принесло его не из Швейцарии, а прямо из Берлина, из Германии. («Те-те-те! Это уже интересно!») Околачиваясь в Германии, Рутенберг вроде бы несколько раз побывал в теплой голубой Италии, заглядывал на Капри, гостил у Горького…
Едва прозвучало имя Горького, Савинков напрягся до предела. Сейчас важна была каждая деталь, любое слово. С Горьким он мгновенным образом связал его последнюю любовницу-жену баронессу Будберг-Бенкендорф, обольстительную Муру, а от этой женщины ниточка протянулась к шустрому, напористому Локкарту, доверенному человеку самого Бьюкеннена, английского посла. «Постойте, что же получается?» – испугался Савинков. Мысли его заметались. Вроде бы сами собой выстраивались две вполне самостоятельные линии. Одна: Рутенберг – Берлин – Швейцария – Капри… Однако тут же рядом: Мура – Локкарт – Бьюкеннен… Нет, тут в пору лопнуть бедной голове!
А Рутенберг в победном стиле довершал свое окончательное торжество.
– Борис Викторович, я гляжу на вашу рубашку… Позвольте вам сказать, что сейчас таких не носят. Я вас вообще не узнаю. Вы ж комильфо, мужчина европейский… Что, неужели так пло хи дела? Ни за что не поверю. Человеку с головой и не найти себе занятия в Петрограде!
Внезапно он спросил, знаком ли Савинков с неким инженером Кишкиным. Сейчас, когда перенаселенный и бурлящий Петроград стоял на грани небывалого голода, этот Кишкин занимал пост продовольственного диктатора столицы. Спрошено было небрежно, и Савинков, страдая, с такою же небрежностью ответил, что знаком, что может «посодействовать», что это «пара пустяков». Но что за нужда в таком знакомстве, зачем?
– А! Я разве не сказал вам? – изумился Рутенберг.
И все с тою же великолепною небрежностью поведал, что где-то в конце мая в Петрограде состоится грандиозный съезд сионистов. Делегаты съедутся со всех концов России. Ожидаются и важные гости из-за рубежа. Впервые такое мероприятие проводится открыто, не подпольно, без всякой боязни. Так постановлено недавно, так решено, и он, Рутенберг, в настоящее время сверх головы загружен всевозможными заботами об этом сионистском съезде. Съедутся люди, которые привыкли кушать хорошо. Они не любят кушать плохо…
Покуда Рутенберг болтал, в голове Савинкова происходила бешеная работа. Так вот откуда оскорбительная уверенность инженера! Это был уже не просто исполнительный палач, беспрекословный вешатель. Годы подчинения и покорности остались за спиной. Теперь он чувствовал себя хозяином. Отсюда вся его повадка, все манеры. Ничего удивительного.
Ах, если бы переписать теперь своего «Коня бледного»! Не столько, впрочем, переписать, сколько дописать, дополнить – сказать о том, в чем он наконец прозрел, что понял, в чем убедился окончательно…
Две потрясающие догадки вломились в его пылающую голову. Догадки сокрушительные по цинизму и слишком унизительные для самолюбия героя-террориста, конспиратора-бомбиста, многолетнего устрашителя ненавистного царского режима.
Как могло быть перехвачено то роковое письмо Гапона, посланное из Парижа? Каким образом оно попало Азефу в руки, решив судьбу несчастного попа?
Вторая догадка связывалась с арестом в Севастополе его самого, Савинкова. Схватили его, что называется, на ровном месте и быстро приготовились повесить. Как он тогда томился предсмертной мукой и вспоминал Каляева! Внезапно представилась невероятная возможность совершить побег. И он бежал, благополучно ускользнул от смерти, вывернулся из уже намыленной петли. Примечательно при этом, что на часах у камеры обреченного террориста в ту ночь почему-то оказался солдат со странной для русской армии фамилией – Зильберберг. Как будто никого другого не нашлось! С этим Зильбербергом он и ударился в бега, с непостижимою удачей воспользовавшись утлой лодочкой в бурном море…
Охранка – вот единственный ответ на все загадки! Охранное отделение, призванное карать бунтовщиков, врагов режима, услужливо передавало перехваченные письма своему агенту Азефу. Она же, охранка, заботливо пасла и самого руководителя Боевой организации, изредка пугая арестом и взмахивая над его спесивой головой намыленной петлей.
Естественно, к ее услугам для исполнения самых низменных, самых печеночных функций с первых же дней приспособилось это небрезгливое древнее племя.Борис Викторович никогда не страдал антисемитизмом. Напротив, он постоянно разделял взгляды своего отца, сурового судьи, но славившегося в Варшаве необыкновенной справедливостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221