1907) в квартире №46 чекистского дома №3 по улице Дзержинского (бывшей Гороховой, затем Комиссаровской).Как видим, напущенный Эрлихом туман в 5-м номере окончательно рассеялся. Все «названные» им гости оказались мифическими.Нельзя не заметить, что в «деле Есенина» активно задействованы ленинградские литераторы. Перечень указанных выше фамилий можно продолжить. (Как тут не вспомнить горько-ироничные слова Ивана Бунина из его «Окаянных дней» о писателях-извращенцах: «Литература поможет…»)О поэте Василии Князеве, охранявшем тело Есенина в Обуховской больнице в ночь с 28 на 29 декабря, расскажем чуть позже. Среди других выделим Г.Е. Горбачева – важную партийно-идеологическую персону, мечтавшую затмить в текущей критике Троцкого после его падения на XIV съезде РКП (б). Именно с Горбачевым связана история элегии «До свиданья, друг мой, до свиданья…».…29 декабря 1925 года вечерняя ленинградская «Красная газета» напечатала ставшие печально известными строки: До свиданья, друг мой, до свиданья.Милый мой, ты у меня в груди.Предназначенное расставаньеОбещает встречу впереди. Под стихотворением имя Сергея Есенина и дата: «27 декабря». В дискуссиях «Убийство или самоубийство?» это послание играет важнейшую роль, приводя в смущение сторонников версии преступления. В большинстве своем авторы разоблачительных статей автографа (?) этой последней «песни» не видели, так как его до сих пор строжайше охраняют, и открывался он глазам исследователей (тех, кто оставил свои подписи) за 1930–1995 годы не более пятнадцати раз.Историю появления «До свиданья…» поведали Вольф Эрлих и журналист Георгий Устинов (?). Суть ее такова: ранним утром 27 декабря поэт якобы передал первому из названных «приятелей» рукописный листок, попросив не спешить знакомиться с «подарком». «Стихотворение вместе с Устиновым мы прочли только на следующий день, – утверждал Эрлих. – В суматохе и сутолоке я забыл о нем». Последняя оговорка многих не только смутила, но и возмутила (например, Августу Миклашевскую, которой посвящено стихотворение «Заметался пожар голубой…»). Устинов (?) в «Красной газете» (1925, 29 дек.), то есть в день появления в печати «До свиданья…», сделал жест в сторону «Вовы»: «…товарищ этот просил стих (неграмотно. – В.К.) не опубликовывать, потому что так хотел Есенин – пока он жив…» Других свидетелей рождения элегии мы не знаем, но верить им, как уже было сказано, нельзя. Так и думали наиболее внимательные и чуткие современники. Художник Василий Семенович Сварог (1883–1946), рисовавший мертвого поэта, не сомневался в злодеянии и финал его представлял так (в устной передаче журналиста И.С. Хейсина): «Вешали второпях, уже глубокой ночью, и это было непросто на вертикальном стояке. Когда разбежались, остался Эрлих, чтобы что-то проверить и подготовить версию о самоубийстве. „…· Он же и положил на стол, на видное место, это стихотворение – «До свиданья, друг мой, до свиданья…“. «…· …очень странное стихотворение…» (выделено нами. – В.К.).Пожалуй, профессионально наблюдательный Сварог во многом прав, за исключением соображения о демонстрации Эрлихом «убийственного» послания. В этом просто не было необходимости – «подлинника» никто из посторонних тогда не видел. Более того, мы склонны считать, что его не видел в глаза даже сам «Вова» – ему, мелкой гэпэушной сошке, отводилась роль механического рупора оповещения.В газетах о стихотворении сообщалось сумбурно, авторы писали о нем всяк на свой лад. В «Последних новостях» (Париж. 1925. 30 дек.) в информации ТАСС от 29 декабря говорилось: «На столе найдено начатое стихотворение, написанное кровью» (выделено нами. – В. К.). Тассовец, конечно, с чьих-то слов определил степень завершенности послания и, не видя его, дал ему «кровавую» характеристику. О неосведомленности журналиста свидетельствует и такая его фраза: «Поэту было только 22 года».Заметьте: так же, как назойливо лжесвидетели «поселяли» Есенина в «Англетер», с такой же настырностью писаки сообщали о стихотворении «До свиданья…». Причем совершенно по-разному. Спешившая всех опередить вульгарная «Новая вечерняя газета» (ответственный редактор Я. Елькович) 29 декабря, когда еще полной согласованности в действиях убийц и их укрывателей не наметилось, информировала нейтрально: «На небольшом письменном столе лежала синяя обложка с надписью: „Нужные бумаги“ (сочинял, видно, какой-то канцелярист. – В.К.). В ней была старая переписка поэта». Миф о предсмертном послании уже родился, но еще не обрел законченную форму.Очевидно, более всего нашего читателя повергла в недоумение гипотеза о «забывчивом» Эрлихе, в глаза не видевшем адресованных ему строк. Ничего дерзкого в нашем предположении нет. Во-первых, откуда известно, что стихотворение посвящено «Вове»? От его сообщников по сокрытию правды о гибели поэта. Во-вторых, «Досвиданья…» в виденной нами рукописи не датировано (в газетной публикации помечено: «27 декабря»). В-третьих, обратите внимание, Эрлих об элегии нигде не распространяется, и это говорит не о его скромности, а об отчужденности «милого друга» от кем-то (?) наспех сочиненного восьмистишия. «Вова» отличался крайним тщеславием, и непонятно равнодушие к стихотворению, удержавшему его на плаву известности.Наконец, никак не мог Вольф Иосифович быть «в груди» у Есенина – знали они друг друга шапочно – всего несколько встреч.Настаиваем: Эрлих «До свиданья…» увидел впервые уже напечатанным в «Красной газете». Элементарная логика подсказывает: он «забыл» его прочитать 27 декабря, так как читать было нечего; согласитесь, если бы послание (в «подлиннике») существовало в тот день, его бы показывали всякому встречному-поперечному, дабы, так сказать, документально закрепить версию о самоубийстве поэта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125