была бы неполной, если бы мы не упомянули о музыке. Тогда как вокальная полифония все еще наталкивалась на непонимание некоторых духовных лиц, враждебно настроенных к чрезмерно соблазнительным новшествам, которые она с собой принесла, она находит самый радушный прием у принцев и знатных сеньоров, которые тратят огромные деньги на капеллы и инструментальные группы». Музыка стала неотъемлемым элементом церковных и светских праздников, то сопровождая торжественные въезды, балы или рыцарские турниры, то придавая особое великолепие богослужениям. После периода французского преобладания во времена Карла V и поэта Гийома де Машо в следующем веке музыкальное первенство захватила Фландрия с Дюфе, Биншуа, Окегхеймом. Одно из главных сочинений Гийома Дюфе, его «Плач по Святой Матери Константинопольской Церкви», было, скорее всего, написано к праздникам, устроенным по случаю Обета Фазана, и, видимо, сопровождало появление «Госпожи Церкви», въезжающей верхом на слоне в пиршественный зал. Иоанн II де Бурбон также был любителем музыки и пел собственные стихи, аккомпанируя себе на лютне; то же делал и Карл Орлеанский, и большинство его баллад были нарочно написаны для того, чтобы их положили на музыку.
Вместе с миниатюрой, сохранившей для нас ослепительно яркий облик эпохи, музыка XV в., где порой «романтическое» чувство передает утонченная полифоническая техника, остается одним из наиболее убедительных свидетельств придворной жизни последнего века Средневековья.
ГЛАВА VII. ЖИЗНЬ РЫЦАРСТВА. МЕЧТА И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

Рыцарский идеал и его социальная роль. Новое рыцарство: мечта о героизме и о любви. Странствующие рыцари. Путы и турниры. «Pasd'armes» и романтическая мизансцена. Антирыцарская реакция. Дамп Аббат и «Маленький Жан де Сентре»
Рыцари с развевающимися султанами на шлемах скрещивают копья под громкие звуки длинных труб, в которые трубят герольды; прекрасные дамы в островерхих энненах следят за боем с украшенного знаменами балкона, – разве не так мы чаще всего представляем себе средневековую жизнь, если речь заходит о рыцарях?
Но подобная картина никак не подходит для того, чтобы стать символом Средневековья. Составляющие ее элементы позаимствованы с миниатюр XIV и XV в., и только для этой эпохи, да и то с оговорками, это представление можно считать соответствующим истине. К тому же речь идет об эпизоде, который носит характер исключительный, в котором действуют представители крайне ограниченной социальной группы, аристократии, которая далеко не равнозначна всему феодальному классу целом.
Тем не менее давайте почитаем летописцев того времеи – Фруассара, Монстреле, Шатлена. Разве не покажется нам, будто эти рыцарские поединки составляли наиболее достойный воспоминания аспект истории той эпохи? Целые страницы посвящены подробнейшему рассказу об условиях поединка между двумя рыцарями и описаниям одежды и снаряжения каждого из них. Более или менее беллетризованные биографии – «Книга деяний маршала Бусико», «Книга деяний славного рыцаря Жака де Лалена» – превозносят наиболее безупречных представителей рыцарства, а роман «Маленький Жан де Сентре» представляет собой, по крайней мере, в первой своей части, настоящее учебное пособие для жаждущего посвящения в рыцари.
Контраст между прославлением рыцарской доблести и современной действительностью, в которой царили жестокость и вероломство, был очень резким. Ход истории в течение трех десятилетий определяли не чувство чести и великодушие, но два преступления, совершенные при обстоятельствах, которые можно расценивать как оскорбление, нанесенное рыцарскому духу: убийство Людовика Орлеанского в 1407 г. и убийство Иоанна Бесстрашного двенадцатью годами позже.
И потому нам хочется видеть в прославлении рыцарства всего-навсего интеллектуальную игру, своего рода идеалистическую реакцию на грубость повседневной действительности. Но даже если бы рыцарская мечта ничего, кроме этого, собой не представляла, она заслуживала бы места в исследовании о жизни той эпохи, поскольку иллюзия, окрашивающая в свои тона представления о времени, является важным элементом человеческого существования. Но рыцарский идеал не остался лишь во владениях мечты; он проникал и в реальность, нередко ему сопротивлявшуюся, порождая образ жизни и действий, которые при довольно ограниченном распространении оставались тем не менее характерными для обстановки и настроений общества.
В XII в. Иоанн Солсберийский сформулировал четыре главных понятия, определяющих собой рыцарский долг: защищать Церковь, бороться против лжи, помогать бедным и сохранять мир. Это представление, согласно которому рыцарство было воинством на службе веры и справедливости, по-прежнему живо; оно все еще вдохновляло Филиппа де Мезьера, когда в середине XIV в, он закладывал основы ордена Страстей с целью после установления мира в Европе продолжить крестовые походы.
Но рыцарский идеал в понимании тех, кто его проповедовал, покоился не на основе альтруизма подобной миссии, а совершенно на иных основах. Его основным стержнем была честь, понимаемая как превознесение личной доблести в глазах всего света. Разум, равно как и материальная выгода, должен уступить требованиям этой чести, подразумевающей прежде всего храбрость и великодушие. Это горделивое поведение очень далеко от смирения, приличествующего истинным Христовым рыцарям, но его нельзя отнести за счет пустого хвастовства, на что указывают многочисленные эпизоды истории того времени: на поле битвы при Азенкуре под вечер, когда королевские войска под командованием коннетабля д'Арманьяка были уже наголову разбиты, появился Антуан Бургундский, брат Иоанна Бесстрашного, заклятый враг арманьяков;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99