— Пироговский еще в Комарове? — спросил Владька.
— Да, там еще. Мы к нему ездили несколько раз.
— Ну и как? — взволновался Карпов.
— А что? Играли в пинг-понг.
Жалко Владьку. Ни юг, ни «встреча» с актрисой не помогли ему забыть Веру. И сейчас эти жалкие маневры. Хочет спросить и не решается.
— Да, там была Вера. С мужем, конечно… Нет, не болтал… Ну ее!
— А тебе-то что? — сухо сказал Владька.
Правда, ему-то что? Какое дело Максимову до того, что Вера ушла из Владькиной жизни? Он-то ведь к ней равнодушен. Есть девчонки и красивее и искреннее. Какое ему до всего до этого дело?
— Как ты думаешь, — спросил Владька тоскливо, — неужели она вышла замуж только из-за распределения?
— Не думаю.
— Может быть, ты думаешь, что она любит этого?
— Все может быть. Или увлекла идея научного содружества. Мария Склодовская и Пьер Кюри… Верочка способна на такие параллели. А ведь ты в этом смысле парень бесперспективный.
— Ты так думаешь? — вскинулся Карпов.
— Это она так думает. Вернее, я думаю, что она так думает.
— Э, тебе бы только…
В первом часу ночи они лежали на даче в темноте
и курили, когда воровато заскрипела лестница под окном и на фоне глубокого прозрачного неба появился контур Зеленина. Звездный свет блестел в его очках.
— Те же и Дон-Жуан! — проворчал Максимов.
— Какая девушка! Ах, какая девушка! — сказал Зеленин, не слезая с окна.
— Ложись спать, Паниковский!
— Целовались? — спросил Владька, пытаясь скрыть зависть.
— С ума сошел! В день первой встречи? Мы говорили. О многом, обо всем. Но, увы, она москвичка и учится в МГУ, а я уезжаю в Круглогорье. Увы!
Проводы
Папа и мама Зеленины стояли возле своего сына. Чрезмерно вежливые и несколько чопорные, они были не к месту здесь, на дебаркадере речной пристани, в суматошной толпе.
— Помни, сын… — сказал папа.
— Да-да…
— Сашенька, сразу же сообщи, как устроишь свой быт. Быт — это все-таки очень важно, — с апломбом, маскирующим ее смятение, сказала мама.
Чуть поодаль стояли друзья. Молчали, грустные.
Инна появилась уже на палубе теплохода.
Зеленин с бессознательным интересом смотрел, как лавирует в толпе стройная девушка в синем свитере. Вдруг в глазах у нее метнулись искорки радости, она разлетелась к Саше и остановилась в замешательстве при виде родителей. Владька и Алексей поспешили к ней на выручку.
— Сейчас Саша подойдет, — сказал Владька, — только выслушает последние наставления.
— И получит пузырек с бальзамом, — сказал Максимов.
— И энное количество экю, — подхватила Инна. Ребята невесело рассмеялись. Инна почувствовала, что они приняли ее в свою компанию. Ей нравились эти ребята, и она отлично понимала их юмор и грусть. Но сейчас они грустят, а она радуется. Для нее проводы — только начало истории с этим смешным Сашей.
— Как видите, ребята, — сказал, подойдя, Зеленин, — я раньше вас всех ухожу в плавание.
— Мы к тебе приедем кататься на лыжах, — сказал Карпов. — Говорят, там прекрасные места для катания на лыжах.
— Ой, верно! — обрадовалась Инна. — Давайте поедем туда на каникулы!
— У нас уже не будет каникул, — сказал Максимов, — а в это время мы будем в штормовых условиях писать диссертации.
— Инна, я позвоню вам в Москву, — сказал Зеленин. Раздался первый утробный гудок теплохода. Дебаркадер покачивался, и оставшимся казалось, что они сейчас тоже тронутся в путь в кильватере теплохода.
— Сашенька, питайся рационально! — кричала мама. — Умоляю тебя, питайся рационально!
Она разрыдалась. Папа, смущенный, тронул ее за плечо:
— Помнишь, как сказано: мальчик создан, чтобы плавать, мама — чтобы ждать.
Инна смотрела во все глаза, а ребята пели институтский гимн. Они были уверены, что Зеленин на корме сейчас поет то же самое.
Зеленин на корме пел и думал: «Она все-таки пришла на пристань, хотя и обещала так, вскользь. Прощайте, ребята, прощайте! Какие вы хорошие, ребята! Да, мамочка, я буду питаться рационально. Да, папа, да…»
Теплоход, словно высеченный из глыбы белого мрамора, постоял немного на середине реки, а потом быстро ушел на восток, в сумерки.
За спиной у Инны смущенно кашлянули.
— Простите, — сказал папа Зеленин, — мы бы хотели познакомиться с вами.
В этот вечер предстояли еще одни проводы. С Московского вокзала отбывала группа «якутян». Они стояли возле вагона, Клара, Костя Горькушин, Амбарцумян, Сема Фишер и другие, все в прорезиненных куртках и тяжелых ботинках, члены туристской секции, мало похожие на докторов. Пели институтский гимн. Думали о дороге и о том, что ждет их там, где дорога кончится. Кричали провожающим:
— Эй, мы все в кадре? Я в кадре?
— Смешно, — сказал Максимов, — всех провожаем мы, уезжающие дальше всех.
В Фонтанке расплывались маслянистые световые пятна. Шум с Невского долетал сюда то сплошным нарастающим гулом, то рвался частыми нелепыми синкопами. Карпов сплюнул в Фонтанку.
— Ох, жалко Сашку, — вздохнул он.
— Эх, хрыч! — прикрикнул Максимов. — Перестань его отпевать! Эка невидаль — поехал человек по распределению! Вернется скоро. Наберется ума, чертяка длинный.
— А мы?
— Что мы? Мы тоже по распределению. Только нам повезло, и все.
— Ты уверен, что мы не струсили?
— Давай-ка без загибов, Владька.
— Понимаешь… — Карпов был серьезен. — Как будто все в порядке, и совесть и логика, но иногда мне кажется, что прошмыгнул в кино по билету с оторванным контролем. Что-то очень уж ослепительно выходит.
— Посмотри, какие девочки, — сказал Максимов.
— Где? — встрепенулся Владька. — Ого! Вот это да! Блеск! Привет, девочки. Вы куда? И мы туда же. Пошли, Макс.
Фанфары молчали
Первый день работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10