Московская сага - 01

Vadim
Аннотация
"Поколение зимы", "Война и тюрьма", "Тюрьма и мир" – эти три романа составляют трилогию Василия Аксенова "Московская сага". Их действие охватывает едва ли не самые страшные в нашей истории годы: с начала двадцатых до начала пятидесятых – борьба с троцкизмом, коллективизация, лагеря, война с фашизмом, послевоенные репрессии.
Вместе со страной семья Градовых, три поколения российских интеллигентов, проходит все круги этого ада сталинской эпохи.

ВАСИЛИЙ АКСЕНОВ
МОСКОВСКАЯ САГА.
ПОКОЛЕНИЕ ЗИМЫ
(Книга первая)
Лели-лили – снег черемух,
Заслоняющих винтовку.
Чичечача шашки блеск,
Биээнзайм – аль знамен,
Зиээгзой – почерк клятвы,
Бобо -биба – аль околыша,
Мириопи – блеск очей серых войск.
Чучу биза – блеск божбы.
Мивеаа – небеса.
Мириопи – блеск очей,
Вээава – зелень толп!
Мтмомая – синь гусаров,
Зизо зея – почерк солнц,
Солнцеоких шашек рожь.
Лели-лили – снег черемух,
Сосесао – зданий горы...
Владимир Хлебников
Глава 1
Скифские шлемы.
Ну, подумать только – транспортная пробка в Москве на восьмом году революции! Вся Никольская улица, что течет от лубянки до Красной площади через сердце Китай-города, запружена трамваями, повозками и автомобилями. Возле "Славянского базара" с ломовых подвод разгружают садки с живой рыбой. Под аркой Третьяковского проезда ржание лошадей, гудки грузовиков, извозчичий матюкальник. Милиция поспешает со своими пока еще наивными трелями, как бы еще не вполне уверенная в реальности своей сугубо городской, не политической, то есть как бы вполне нормальной, роли. Все вокруг вообще носит характер некоторого любительского спектакля. Злость и та наигранна. Но самое главное в том, что все играют охотно. Закупорка Никольской – на самом деле явление радостное, вроде как стакан горячего молока после сыпного озноба: жизнь возвращается, грезится процветание.
– Подумать только, еще четыре года назад здесь были глад и мор, блуждали кое-где лишь калики перехожие, да безнадежные очереди стояли за выдачей проросшего картофеля, а по Никольской только чекистские "маруси" проезжали, – говорит профессор Устрялов. – Вот вам, мистер Рестон, теория "Смены вех" в практическом осуществлении.
Два господина примерно одного возраста (35-40 лет) сидят рядом на заднем сидении застрявшего на Никольской "паккарда". Оба они одеты по-европейски, в добротную комплектную одежду из хороших магазинов, но по каким-то незначительным, хотя вполне уловимым приметам в одном из них не трудно определить русского, а в другом настоящего иностранца, более того, американца.
Парижский корреспондент чикагской "Трибюн" Тоунсед Рестон в течение всего своего первого путешествия в Красную Россию боролся с приступами раздражения. Собственно говоря, это нельзя было даже назвать приступами: раздражение не оставляло его здесь ни на минуту, просто временно оно было сродни ноющему зубу, в другие же моменты напоминало симптомы пищевого отравления.
Может быть, как раз с пищи все и началось, когда в день приезда советские, так сказать, коллеги – этот невыносимый Кольцов, этот ерничающий Бухарин – потчевали его своими деликатесами. Эта икра... даром что и в Париже сейчас безумствуют с икрой, нашли в ней, видите ли, какой-то могущественный "афродизиак"... но ведь это же ни что иное, как рыбьи яйца, медам и месье! Доисторическая рыба, покрытая хрящевидными роготками... а главное все-таки – это ощущение какой-то постоянной театральности, слегка тошнотворной приподнятости, бахвальства... и вместе с этим неуверенность, заглядыванье в глаза, невысказанный вопрос. Европу они, похоже, уже раскроили на будущее, но Америка сбивает их с толку. Рестона здесь тоже что-то сбивает с толку. Прежде он полагал, что знает пружины революции. Его репортажи из Мексики в свое время считались высшим классом журналистики. Он интервьюировал членов революционных хунт во многих странах Латинской Америки. Черт побери, теперь он видит, что "гориллы" по сравнению с этими "вершителями истории" были ему ближе, как и яблочный пирог по сравнению с проклятыми "рыбьими яйцами". Неужели большевики всерьез думают, что ворочают мирами? Все было бы проще, если бы речь шла просто о захвате и утверждении власти, о смене правящей элиты, однако...
Готовясь к поездке, Рестон читал переводы речей и статей советских вождей. В конце августа РКП(б) была потрясена трагической историей, связанной с Америкой. Катаясь на лодке по какому-то озеру в штате Мэн, утонули два видных большевика, председатель "Амторга" Исай Хургин и Эфраим Склянский, ближайший помощник Троцкого в течении всех лет гражданской войны. На похоронах в Москве всесильный "вождь мирового пролетариата" выдавливал из себя слова какого-то странного, едва ли не метафизического недоумения: "... наш товарищ Эфраим Маркович Склянский... пройдя через великие бури Октябрьской революции... погиб в каком-то ничтожном озере..."
Этакое презрение к озеру, недоумение перед "внеисторической" смертью; нет, они и в самом деле ощущают себя чем-то сродни богам Волгаллы или по крайней мере титанами из мифологии. Черт возьми, мало кто в Америке поймет, что они одержимы своей "классовой борьбой" больше, чем аурой власти. Революция, похоже ни что иное, как пик декаданса...
Увешанный черным пальто и солдатскими шинелями трамвай тронулся и проехал на десяток ярдов вперед. Шофер наркоминдельского "паккарда", кряхтя, выворачивал руль, чтобы пристроиться в хвост общественному транспорту. Рестон, посасывая погасшую трубку, смотрел по сторонам. В мешковатой толпе иной раз мелькали чрезвычайно красивые женщины почти парижского вида.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17