«Китайцы и варвары — все мои дети. Будем обращаться с ними хорошо, и не возникнет никакого зла». Это была не просто фраза, это было направление политики. В том же 373 г. тангуты взяли крепость Бучэн в долине реки Хань. Комендант этой крепости попал в плен, но на предложение Фу Цзяня поступить к нему на службу назвал тангутского владыку варваром, а его двор сравнил со стаей собак и стадом овец. Оскорбленные тангуты просили у царя разрешения казнить наглеца, но Фу Цзянь продолжал с ним хорошо обращаться. Так же он благоволил к сяньбийскому принцу Муюну Чую, к хуннским князьям Лю Вэйчэню и Лю Кужэню и к тибетскому вождю Яо Чану, хотя последний попал в плен на поле боя и спас себя, только выразив покорность. Не странно ли видеть такую гуманность в человеке, предательски казнившем собственного брата и без всякого милосердия расправившемся со своими соплеменниками?
Действительно, если присмотреться ближе, то видно, что поведение Фу Цзяня II диктовалось не столько чертами его характера, сколько политическим расчетом. Это сказалось на его идеологической платформе. Будучи ревностным буддистом, Фу Цзянь II благоволил конфуцианству, но указом 375 г. под страхом смерти воспретил вероисповедание даосизма и для начала казнил хранителя своего архива, читавшего даосские книги. Такое пристрастие объясняется весьма просто. Конфуцианцы составили наиболее активную часть китайского правящего класса, и, следовательно, стремясь овладеть Китаем, нужно было искать с ними компромисса. Даосы упражнялись в гаданиях, в той самой древней футурологии, которая часто шла вразрез с намерениями правителя. Указ 375 г. оградил циньского императора от непрошеных прогнозов. Царское милосердие оказалось мнимым.
Можно думать, что благоволение к иноплеменникам — иначе говоря, национальная политика — было основано на том же расчете. Новые подданные составляли в империи Цинь подавляющее большинство; удерживать их в покорности после каждой победы становилось все труднее, значит, их надо было привязать к себе милостью и материальной заинтересованностью. Только так могла существовать лоскутная империя Цинь. И на первых порах успех был налицо: в 381 г. все племена и, жившие внутри Китая, и 62 мелких владетеля оазисов бассейна реки Тарим просили принять их в подданство великой империи Цинь, где иноземцам жилось так хорошо.
Однако так ли уж было хорошо в империи Цинь на самом деле? Конечно, завоеванные оружием сяньбийцы молча подчинялись, а сычуаньские горные племена предпочли единоплеменных тангутов китайцам, но Южный Китай держал упорную оборону. Тогон хранил свою независимость, а из княжеств Турфана и Шаньшани уже в 382 г. пришла просьба о помощи против соседей, раздумавших вступать в контакт с тангутами.
Фу Цзянь II немедленно направил на запад сильную армию под командованием опытного полководца Люй Гуана, которая в 383 г. пересекла пустыню и появилась под стенами Карашара. Карашар сдался, но владетель Кучи, носивший титул «бай», собрал силы, в семь раз превосходящие по численности войско Люй Гуана и... в 384 г. потерпел полное поражение. Люй Гуан, заняв Кучу, нашел, что она похожа на миниатюрную Чанъань. Он милостиво обошелся с жителями, что снискало ему популярность в прочих оазисах. Гуманность, основанная на силе, оказалась мощным доводом в пользу союза с империей Цинь. Тем временем Люй Гуан получил из Китая сведения, которые побудили его остаться в Куче навсегда, сделав из нее столицу самостоятельного владения. Но почему-то этот проект не был осуществлен, и в 386 г. Люй Гуан, ограбив покорившийся ему край, вернулся в Ганьчжоу, выгнал оттуда китайского правителя и захватил бывшее княжество Лян для самого себя.
Как и почему этот энергичный полководец, которого не называют изменником, превратился в самостоятельного государя, мы узнаем из рассмотрения событий внутри Китая, ибо за то трехлетие, пока Люй Гуан утверждал тангутскую власть на склонах Тяньшаня, сама империя Цинь перестала существовать.
ВИХРЬ
До 379 г. тангутские войска вели планомерное наступление в верховьях Янцзы. Там власть цзиньской династии была непрочна. Осуществлялась она системой крепостей с сильными гарнизонами, державшими в страхе местное иноплеменное население. Тангуты брали крепость за крепостью, но тратили на каждую операцию много времени и сил, так что результаты продвижения были ничтожны.
В 379 г. Фу Цзянь направил удар на юго-восток. Тангутские войска перешли реку Хуай и приблизились к жизненным центрам Южного Китая. Фу Цзяню казалось, что дни империи Цзинь сочтены. Располагая 970 тыс. воинов (цифра — на совести автора хроники), он полагал, что успех в завоевании Южного Китая ему обеспечен.
Но его советники были настроены менее оптимистично. Они всячески пытались отговорить своего царя от войны, которая государству была не нужна и рискованна. Еще более грозной опасностью они считали возможность отпадения покоренных народов во время военных замешательств. Несмотря на все уговоры и указания на несправедливость завоевательной войны, Фу Цзянь II в 383 г. объявил мобилизацию 10% населения. По китайскому условному исчислению, у него собралось 700 тыс. пехотинцев и 270 тыс. всадников; не беремся сказать, сколько их было на самом деле, но во всяком случае много.
Передовые отряды уже успели пересечь реку Хуай, пока дальние, из бывшего княжества Лян, подходили к реке Вэй. Их решено было использовать в Сычуани, а на важнейший участок фронта была брошена сяньбийская конница под командой Муюна Чуя и лучшая китайская пехота, доверенная недавнему пленнику Чжу Сюю. Авангардом командовал талантливый и отважный царевич Фу Жун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75