Евреи же выказали неспособность к религиозной, а следовательно, и к политической ассимиляции, и, так как они отказывались признать Мухаммада посланником бога, они, очевидно, представляли даже большую опасность, чем арабские консерваторы и недовольные.
Понимание Мухаммадом своей миссии было аналогично, если не идентично полностью, той задаче, которой вдохновлялись многочисленные божьи посланцы до него: предостеречь свой народ на его собственном языке и показать ему путь к спасению. Только один раз в Коране говорится о Мухаммаде как о печати пророков и, следовательно, как о последнем в этом ряду (Коран, 33, 40). Кое в чем отношение Мухаммада к своему предназначению менялось, однако внутренняя логика его позиции при этих изменениях скорее укреплялась, чем ослабевала. В кораническом откровении приведены имена нескольких посланников бога, прежде всего Авраам, Моисей и Иисус. Совершенно очевидно, что посланники необычайно схожи и по типу, и по судьбе, и по содержанию своей миссии. Поэтому Мухаммад был вправе ожидать от мединских евреев, что они, будучи осведомлены о его миссии, признают его; более того, он был уверен, что его приход предсказан в их священном писании. Но эти надежды не оправдались. Хотя Мухаммад старался подчеркивать параллели, существующие между его учением и иудаизмом, и в начале своего пребывания в Медине подражал еврейской службе и велел прихожанам обращать молитвы в сторону Иерусалима 18, его учение должно было казаться евреям отрывочным и путаным, если не откровенно карикатурным. Разногласия с другими вероисповеданиями, например с христианством, которые Пророк постепенно начинал осознавать, он с полной убежденностью объяснял тем, что прочие религиозные общины утеряли подлинную традицию из-за ошибок или фальсификации и что поэтому перед ним стоит дополнительная задача – исправить ошибки и утвердить истину. По его мнению, евреи отошли от монотеизма, сущность которого во всей ее чистоте была определена их общим прародителем Авраамом, и возврат к этому незапятнанному первоначальному откровению осуществлял усвоенный должным образом ислам, культовым центром которого Мухаммад объявил Мекку. Там Авраам построил первую Каабу с помощью своего сына Исмаила, который теперь был извлечен из библейской тени на яркий свет, и там Авраам исповедовал чистую религию ханифов. Что отныне могло быть более естественным, чем молитвы, обращенные к Мекке? Это завершило «арабизацию» откровения,, уже заложенную в его структуре, и гарантировало продолжение мекканской традиции без нарушения обязательства изгнать язычество со священной земли.
Мысль о неоднократно сообщавшейся людям истине аналогична идеям, которые постоянно имели хождение, с несущественными различиями, по крайней мере с I столетия нашей эры. Пророк Элксай, проповедовавший во времена Траяна на землях, лежащих к востоку от Иордана, утверждал, что Христос многократно рождается в различных ипостасях и постоянно обращается к человечеству, но не от своего лица, а через пророков. Псевдо-Клементин поднимает вопрос о дуализме Христа, который всегда проявляется по-новому, но неизменно служит одной и той же вечной истине и который, по мнению многих мыслителей-гностиков, представляет собой инструмент, обеспечивающий духовное единство человеческой истории. Ближе ко времени Мухаммада модификация этой концепции наблюдается у Мани, который следующим образом объясняет свой путь: когда ему было двадцать четыре года, к нему явился ангел, возвестивший, что он избран в качестве посланника бога. И до него уже встречались подобные вестники, проповедовавшие мудрость господа. Так, в Индии бог говорил устами Будды, в Персии вещал через Заратуштру, а затем к западу от нее – через Христа. Теперь же в Вавилонии, в момент высшей точки развития рода людского, служение возложено на Мани.
Обвинение в фальсификации священного писания имеет весьма почтенную историю; во многих случаях враги иудеев, гностики, и столь же часто их антагонисты использовали его с тем же пылом, что и враги христиан – манихейцы; этот прием ничем особенным не примечателен, ибо он всегда возникает первым в любой полемике такого рода. Более важным, даже решающим по своим последствиям было низведение к единому уровню учений всех «людей Писания», неизбежно проистекающее из идентичности божественного послания. Часто указывают на то, что Мухаммад имел неполное представление о христианстве. Существовало много факторов, с самого начала делавших невозможным согласие в богословских вопросах между мусульманами и христианами: непризнание жертвенной смерти Иисуса, вместо которого на кресте был распят призрак, как верили члены еретических сект; отказ считать Иисуса сыном бога; отрицание учения о Троице (которая, как полагали мусульмане, состояла из Бога, Иисуса и Марии). В то же время были усвоены, причем почти бессознательно, весьма характерные эсхатологические идеи, включающие такие поразительные детали, как взгляд, согласно которому сложность иудейского закона следует трактовать как наказание. Отношение христиан к Пророку лишь как к амбициозному раскольнику еще более препятствовало взаимопониманию.
Несмотря на все это, нет сомнения, что большая часть идей и представлений, которые мы встречаем в проповеди Мухаммада, – иудейского или христианского происхождения. Однако этот факт имеет мало отношения к вопросу о самобытности ислама. Самобытность – не религиозная ценность. Религиозная истина познается в опыте и каждый раз открывается заново вследствие своей сокровенной сущности;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89