Но, все равно, ваша интерпретация этого дела — абсурд. Но, допустим, просто ради поддержания спора, что ваши слова справедливы. Что я в таком случае должен делать, чтобы избавиться от этих снов?
Рэндер откинулся в кресле.
— Пустите вашу энергию по другому пути. Встречайтесь с некоторыми людьми не как член правительства, а просто как Джо Эриксон. И занимайтесь при этом тем, что вам нравится — чем-нибудь, не относящимся к политике, скажем, в чем-то соревнуйтесь — и вы приобретете несколько настоящих друзей или врагов, желательно — друзей. Я все время советовал вам сделать это.
— Тогда скажите мне еще кое-что.
— Охотно.
— Допустим, вы правы; так почему я никогда не любил и не ненавидел никого, и никто не испытывал тех же чувств ко мне? Я занимаю ответственный пост в правительстве, я все время встречаюсь с людьми. Почему же я такой… нейтральный?
Хорошо знакомый теперь с карьерой Эриксона, Рэндер отогнал свои истинные мысли на этот счет, потому что они не имели оперативной ценности.
Он хотел бы процитировать Эриксону замечание Данте на этот счет — о тех душах, которые, не имея добродетелей, отрицают небо, а по недостатку существенных пороков отрицают также и ад. Они поднимают паруса и плывут туда, куда несет их ветер времени, без определенного направления — к какому порту прибьются. Такова была и долгая бесцветная карьера Эриксона, карьера мигрирующей преданности, политических перемен. Но вместо всего этого Рэндер сказал:
— В наше время все больше и больше людей оказываются в таких обстоятельствах. Это происходит из-за растущей сложности общества, где индивидуум обезличивается, превращаясь в социометрическую единицу. В результате даже влечение к другим особам становиться более вынужденным.
Сейчас таких много.
Эриксон кивнул, и Рэндер внутренне улыбнулся.
"Иногда нужен грубый нажим, а затем нотация", — подумал он.
— У меня создалось впечатление, что вы, возможно, и правы, — сказал Эриксон. — Иногда я и в самом деле ощущаю то, что вы только что описали единица, нечто безликое…
Рэндер взглянул на часы.
— То, что вы будете делать, выйдя отсюда — решать, конечно, вам. Я думаю, что вам следует потратить еще некоторое время и остаться для более подробного анализа. Теперь мы оба знаем причину ваших жалоб. Я не могу водить вас за руку и показывать, как надо жить. Я могу указать, могу посочувствовать, но без глубокого зондирования… сами понимаете; договоритесь о встрече, когда почувствуете необходимость поговорить о вашей деятельности и соотнести ее с моим диагнозом.
— Я приду, — кивнул Эриксон. — Черт бы побрал этот сон! Он захватил меня. Вы делаете их такими же живыми, как сама жизнь… даже еще более живыми… Наверное, я не скоро забуду его.
— Надеюсь.
— О'кей, доктор. — Эриксон встал и протянул руку. — Я, вероятно, вернусь через пару недель. Я сделаю честную попытку к общению. — Он ухмыльнулся при этих словах, от которых обычно хмурился. — В сущности, начну немедленно. Могу я угостить вас выпивкой внизу, за углом?
Рэндер пожал влажную руку, утомленную действием, как у ведущего актера после очень удачной игры, и почти с сожалением сказал:
— Спасибо, но у меня назначена встреча.
Он помог Эриксону надеть пальто, подал ему шляпу и проводил до двери.
— Ну, спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Когда дверь бесшумно закрылась, Рэндер снова прошел в свою крепость красного дерева и бросил сигарету в южное полушарие. Он откинулся в кресле, заложил руки за голову и закрыл глаза.
— Конечно, он более реален, чем жизнь, — сказал он в пространство. Я создал его.
Улыбаясь, он вновь просмотрел шаг за шагом последовательный сон, желая, чтобы кто-нибудь из его учителей мог быть свидетелем. Сон был хорошо сконструирован, мощно выполнен и точно соответствовал данному случаю. Но ведь он, Рэндер — Конструктор, один из двухсот особых аналитиков, чья психика позволяла входить в невротические системы и вносить туда эстетическое удовлетворение при помощи имитации отклонения.
Он — Здравомыслящий Мастер.
Рэндер невольно разворошил свою память. Его самого тоже анализировали и, как гранитно-волевого, ультрапрочного аутсайдера, заставляли переносить ядовитый газ фиксации; и он проходил невредимым через химеры искажений, заставляя темную Мать Медузу закрывать глаза перед его искусством.
Его собственный анализ не был таким трудным. Девять лет назад (как давно это было!) он добровольно подвергся инъекции новокаина в самую болезненную область своей души. Это было после автокатастрофы, когда погибли Руфь и их дочь Мириам, и он хотел отстранения. Возможно, он не желал вновь обрести переживания. Возможно, его собственный мир теперь базировался на определенной жестокости чувств. Если так, то он достаточно разбирался в путях мозга, чтобы понять это, и, видимо, решил, что такой мир имеет свои преимущества.
Его сыну Питеру было теперь десять лет. Он учился в хорошей школе и писал отцу каждую неделю. Письма постепенно становились все более грамотными, демонстрируя быстрое развитие, которое Рэндер мог только одобрить. Что ж, он должен взять мальчика на лето с собой в Европу.
Что касается Джилл — Джилл де Вилл (какая уж вычурная, оригинальная фамилия — он и любил ее отчасти именно за эту фамилию) [Дьявол (англ.)] то эта женщина все больше и больше интересовала его. Он иногда задумывался, не признак ли это преждевременной старости. Его привлекал ее немузыкальный голос, ее беспокойство по поводу неизлечимой родинки на правой стороне ее, во всех других отношениях красивого, носа.
По-настоящему следовало бы немедленно позвонить ей и отправиться на поиски нового ресторана, но ему почему-то не хотелось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42