Он опустил черный вельветовый задник и включил
скрытые светильники, отрегулировав их так, что предмет был полностью
освещен.
Перед ним открывалась ожившая пугающая картина: какая-то часть
человека свернулась подобно змее вокруг оранжевых скал, которые также
являлись частью его самого, и это уходило вдаль туда, где сливалось с
землей; над ним небо частично входило в сгиб летящей руки; светлая дорога
вела от скалы к звезде; сгустки влаги, как слезы, сверху над рукой;
голубые, находящиеся в полете, формы внизу.
Джон Морвин изучал картину.
Он видел ее с помощью средств принудительной телепатии, ваяя
телекинетически, сохранив механически. Что за сюрреалистическую фантазию
это могло представлять, он не знал. И не заботился об этом. Оно было там.
И достаточно. Психический поток, что он ощущал, созерцая свое создание,
чувство восторга, удовольствие - всего этого было достаточно, чтобы ему
стало ясно - получилось здорово.
Временами он испытывал беспокойство от сомнений, является ли то, что
он делал настоящим искусством в представлении постороннего человека.
Правда, он обладал уникальным сочетанием таланта и оборудования, чтобы
схватить сновидение, так же как и огромным гонораром для своих сомнений.
Теперь это его второй выбор, если уж он не смог стать дураком. Артист,
решил он, обладает собственным я и эксцентричностью, но вследствие
значительно более высокого уровня сопереживания не смог вести себя по
отношению к своим собратьям с тем же безразличием. Но если он даже
ненастоящий артист...
Морвин потряс головой, чтобы вытряхнуть эти мысли и стащил корзину.
Поскреб правый висок.
Он делал сексуальные фантазии, мирные сновидения, пейзажи, ночные
кошмары для сумасшедших королей, психозы для аналитиков. И ни от одного не
слышал ничего, кроме похвалы. И надеялся, что все эти воплощения их
собственных чувств были не только... Нет, решил он. Портретизм это
настоящее искусство. Но он испытывал жгучее желание узнать, что было бы,
если бы он смог воплотить свой собственный сон.
Поднявшись, он обесточил и снял оборудование с Эбса. Затем со стенда
снял трубку с древними письменами, вставил в чашу, провел пальцем,
заполнил, зажег.
Морвин сел позади мальчишки после активации сервопривода, который
медленно перемещал кушетку со спящим в положение полулежа. Сцена
установлена. Он улыбнулся сквозь дым и прислушался к звукам дыхания.
Организация представлений. Он стал бизнесменом еще раз, торговцем,
показывающим товары. Первое, что должен увидеть Эбс, когда пробудится -
волнующе расположенный объект. Затем, его собственный голос из-за спины
должен разрушить чары каким-то пустяковым замечанием; и магия -
распавшаяся - частично отступит в глубины и так и останется запечатленной
в зрительной памяти. Многообещающая, притягательность объекта только
усилится за счет этого.
Шевеление руки. Легкое покашливание. Движение вдруг замерло, чтобы
никогда не завершится.
Он лицезрел это, может, около шести секунд, затем спросил:
- Похоже?
Парень сразу не ответил, но когда заговорил, это были слова
маленького мальчика, младше годами, чем тот, что входил в студию с плохо
скрытым презрением, притворно скучая, нарочито выставляя чувство долга
перед родителем, который решил, что это идеальный подарок в день рождения
маленького сынишки, которому больше уже нечего желать.
- Вот оно... - заговорил он. - Вот!
- Я схватил ее, ну как, вы довольны?
- Боги! Парень поднялся подвинулся ближе к картине. Он вытянул руку,
медленно, но не коснулся кристалла.
- Доволен?... Это здорово.
Затем он вздрогнул и на некоторое время затих. Когда же обернулся, на
его лице была улыбка. Морвин улыбнулся в ответ уголком рта. Юноша
заговорил снова.
- Это очень мило, - и он, не оглядываясь, левой рукой сделал
небрежный жест по направлению к картине. - Передайте ее моему отцу и
получите расчет.
- Очень хорошо.
Морвин поднялся, когда Эбс двинулся к двери, что вела в приемную и к
выходу.
Он открыл ее перед юношей и придержал. Эбс помедлил, прежде чем выйти
и на мгновение взглянул в его глаза. Только после этого он бросил взгляд
на шар.
- Я... должен был видеть, как вы это делали. Плохо, что мы все не
записали.
- Там ничего интересного, - заметил Морвин.
- Полагаю, что нет... Ну что ж, доброго вам утра.
Он не предложил рукопожатия.
- Доброго утра, - проговорил Морвин и проследил, как тот выходит.
Да, обворованный должен быть доволен. Год, два и мальчишка изучил...
все что должен был.
Алисия Керт, его секретарь - регистратор, прочистила горло в своем
алькове за углом, за дверью.
Держась за дверь обеими руками, он наклонился вправо и заглянул в
альков.
- Хэлло, - были его слова, - Джонсон упакует это и заберет; и пришлет
деньги.
- Да, сэр, - и она махнула ресницами. Он последовал за ними взглядом.
- Сюрприз, - без всяких интонаций произнес человек, сидевший у окна.
- Майкл! Что ты здесь делаешь?
- Я хочу чашечку настоящего кофе.
- Вставай. Я кипячу.
Человек поднялся и медленно пошел, его объем, его блеклая униформа,
его волосы альбиноса напомнили Морвину двенадцатый из ледниковых периодов
и наступление льдов.
Они ступили внутрь студии, и Морвин нашел две чистые чашки. Взяв их,
он обернулся и обнаружил, что Майкл тихо пересек всю студию, чтобы получше
разглядеть последнее творение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54