Меня они странным образом растрогали,
и я слегка разозлился на себя за это.
- Красиво, да? - спросил он.
Я кивнул.
- Пятьдесят, - сказал он. - Можешь забирать все за пятьдесят
долларов.
- Ты спятил? - поинтересовался я. - Слишком дорого.
- Фотки очень хорошие.
- Да, хорошие, - признал я. - Но для меня они столько не стоят. Кроме
того, пятидесяти у меня нет.
- Можешь взять любые шесть за двадцать пять.
- Нет.
Я мог просто сказать, что никогда не ношу с собой наличные и
покончить с этим. Теоретически, мне не нужны были купюры так как
удостоверение личности также вполне годилось для оплаты чего угодно по
моему лицевому счету, баланс которого тотчас же проверялся. Но, конечно,
каждый носил с собой некоторую сумму наличными для покупок, регистрация
которых представлялась нежелательной. Кроме того, я просто мог послать его
ко всем чертям и пойти своей дорогой.
Ладно, по какой-то причине я застрял. Причина, должно быть,
заключалась в том, что эти фотографии прельщали меня. И чтобы как можно
скорее рассчитаться со своей послекончинной травмой, я решил ублажить свои
неврозы и купить парочку.
Я отобрал для себя четкий, ясный снимок Земли и изображение мрачной и
яркой россыпи Млечного пути. Я отдал ему по два доллара за штуку, спрятал
их рядом со своим пистолетом и оставил его там вместе с его зубочисткой и
усмешкой.
Через несколько мгновений я вошел в Коктейль-холл в Крыле 19.
Спустился вниз по пандусу и покинул станцию. Затем вскочил на ленточную
дорожку. Здесь всегда царил вечер, и именно поэтому мне здесь было уютно.
Потолок скрывался в темноте, а маленькие освещенные участки напоминали
бивачные костры в необозримом поле. Я оставался на медленно движущейся
дорожке в гордом одиночестве. Тех четверых, что прошли передо мной сквозь
Проход, нигде не было видно. Несколько раз я менял дорожки, пробираясь к
одному из самых затемненных участков левее. Я двигался мимо затейливо
декорированных укромных уголков и сокровенных местечек, выполненных во
всевозможных стилях; некоторые из них были заняты, но многие нет. То
здесь, то там я наталкивался на вечеринки, иногда до меня доносились звуки
музыки и смеха. Случайно я заметил парочку, их пальцы соприкасались,
головы склонялись над столиком, на котором мерцал маленький огонек.
Однажды на глаза мне попалась одинокая фигура, тяжело облокачивающаяся на
столик, пьющая в темноте. Я, должно быть, проехал несколько миль, пока
мной не овладело умиротворяющее чувство уединенности, и я сошел вниз,
чтобы найти для себя местечко.
Я прошел между затемненными столиками, свернул за угол, перешел
небольшой мостик и быстро проскочил сквозь рощицу искусственных пальм, не
обращая внимания на этот полинезийский интерьер. Еще несколько поворотов и
я очутился в удивительно маленьком закутке. Усевшись в плетеное кресло за
столиком, я наклонился вперед и включил имитацию масляной лампы. Ее
нежный, желтоватый свет высветил для меня кресла с подлокотниками, на
спинки которых были наброшены кружевные салфеточки, пианино, пару
невыразительных портретов, полку книг в дорогих переплетах. Я забрел в
гостиную викторианской эпохи, и ее величественная основательность и
умиротворенность подействовали на меня так успокаивающе, как мне этого
требовалось.
Я нашел заказник, засунул его под стол. Вставив свое удостоверение, я
заказал джин с тоником. Вслед за этим я попросил сигару. Через мгновение
они появились, я приподнял решетку и перенес их на стол.
Я сделал первый освежающий глоток и закурил сигару. И то, и другое
было изумительным по вкусу. Какое-то время я просто сидел и, не думая ни о
чем, предавался приятным ощущениям. Но, наконец, что-то шевельнулось во
мне, и я вытащил из куртки две фотографии. Положив их на стол рядышком,
стал рассматривать.
И снова очарование и нечто, странно напоминающее ностальгию по
невиданному...
Размышляя о Земле и об этой великой звездной реке, я попытался
проанализировать свои ощущения. Попытка провалилась и меня охватила
тревога, перерастающая в почти неоспоримую догадку о их происхождении.
Старина Лэндж, мой покойный предшественник. Это имело какое-то
отношение к нему, к пожертвованной части...
Существовал только один-единственный способ узнать наверняка -
крайняя мера, и я даже не мог припомнить, применялась ли она когда-либо.
Даже несмотря на то, что со мной произошло жуткое ужасающее событие, мне
не казалось, что исследование моих посттравматических реакций на какие-то
фотографии обосновывает ее применение. Мертвые были мертвы и
подразумевалось, что они и должны оставаться таковыми по вполне
обоснованным причинам. Хотя сложившаяся ситуация представлялась весьма
серьезной, я не мог представить себе какое-либо стечение обстоятельств,
при котором извлечение седьмой булавки стало бы обоснованным...
Боже мой! Словно некто, кого я не мог вспомнить, и чья судьба была
мне неведома прислал мне нежданный привет. Моя безумная, предсмертная
мысль, подавляемая болью, страхом... Вытащи седьмую булавку...
Зачем, я по-прежнему понятия не имел.
Не прозвучало издевательского смешка, не было горячечной
шизофренической реакции. Но тогда я обрадовался бы даже этому, ибо
испытывал чувство полного одиночества и ужаса пробиравшего меня почти до
костей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63