И на этот раз после разбора полкового боя из класса летчиков вышел не спеша и, не делая никакого намека на предстоящий для меня важный разговор, предложил:
— Пойдем посмотрим ваши новые Ла-девятые. Как они?
— Проще Ла-седьмого. Машина цельнометаллическая, легка в управлении.
— Дальность какая, скорость?
— Скорость почти такая же, как и у Ла-седьмого, дальность больше в три раза.
— Скоро ваш полк полностью перевооружится на Ла-девятые. Отбери двенадцать летчиков, которые уже летают на них. Деньков через пять они должны поездом выехать на завод и оттуда перегнать сюда истребители. А пока пускай хорошенько потренируются.
— Хорошо, — сказал я и попросил: — Разрешите с этой группой выехать мне?
Полковник многозначительно улыбнулся:
— Пока не разрешаю. А почему — скоро узнаешь.
Судьбы людские

1.
В конце 1946 года Сергей Елизаров, Николай Захарченко и я, а также авиационный техник Федор Иващенко были откомандированы для переучивания на новый тип самолета. Начальник Центра переучивания подполковник Прокопий Семенович Акуленко, небольшого роста, коренастый, с круглым, полным лицом, участвовал в боях за свободу и независимость республиканской Испании, воевал в Великой Отечественной. Его я знал хорошо. Требовательный офицер, он умел отругать за ошибки и похвалить за успех. Он принял меня приветливо, рассказал, как будет организовано освоение реактивных истребителей, потом сообщил:
— Летчики и техники разместятся в казарме. Для трех командиров полков выделена отдельная комната.
Выйдя из штаба, я так и остолбенел от радости: передо мной стоял Костя Домов. Вместе с ним в 1934 году мы уезжали из Горького учиться в Харьков, после окончания училища я был у него на свадьбе. Женился он на девушке, с которой воспитывался в горьковском детдоме. Родители обоих погибли на гражданской войне. Позже мы вместе с Костей сражались на Халхин-Голе и в советско-финляндской войне, потом вели переписку, которую прервала война.
Летчики не любят показной нежности и сентиментальности. Мы молча обнялись. У Кости, как это с ним случалось и раньше, от радостного волнения шевельнулось правое ухо и застыло.
— Домаха! (Так звали мы Костю.) Откуда ты? Я и тебя похоронил.
— И я тебя. Мне в сорок четвертом официально сообщили, что ты не вернулся с задания.
— Было такое недоразумение, — подтвердил я. — Но, как видишь, все обошлось благополучно.
Стоя возле штаба, мы увлеченно разговаривали. Мимо проходили люди. Первым опомнился Домов:
— Пойдем ко мне. У меня комната, — уже на ходу пояснил: — Я приютился у бывшего своего техника, с которым воевали с сентября сорок четвертого. Комната у него неплохая. Сам он женился на вдове погибшего летчика и живет у нее. Она работает машинисткой в гарнизоне.
— А откуда ты приехал сюда? — спросил я.
— Из Закарпатья. Райское местечко! — Он назвал городок.
Меня передернуло при упоминании «райского местечка». Домов заметил это:
— Что с тобой?
— Этот городок я никогда не забуду. Видимо, какой-то комочек той трагедии засел где-то в мозгу и дает о себе знать.
— Расскажи, сразу полегчает.
Я рассказал. И Домов уточнил:
— Это у тебя вторая «классная» посадка с сотрясением мозга и повреждением поясницы?
— Да, с Халхин-Голом вторая. А как у тебя война прошла?
— Мне везло, — ответил Домов. — Но ведь я летчиком-то провоевал только первый день войны и потом с сентября сорок четвертого до Победы. Более трех лет партизанил…
Домов замолчал, но я попросил:
— Расскажи о своей партизанской работе?
Но вместо рассказа Домов показал на двухэтажное деревянное здание:
— Вот мы и пришли. Это «творение» первой пятилетки. Но жить можно.
Комната на втором этаже. Чистая, прибранная. Две солдатские кровати.
— Сразу чувствуется, что здесь живут некурящие, — раздеваясь, заметил я.
— Вот это да! — восхитился Домов, увидев у меня на кителе две Звезды Героя, и не менее удивленно спросил: — А почему только майор? Ты же в тридцать девятом ходил в старших политруках, что равноценно капитану.
— А почему ты только старший лейтенант? — вопросом на вопрос ответил я.
— Рядовым партизанам воинские звания не полагались. Хорошо, что командир полка после освобождения Белоруссии допустил меня к полетам. Теперь представлен к званию капитана. Но вот почему ты с двумя Золотыми Звездами майор?
— Почти всю войну был командиром эскадрильи…
Наш разговор прервал взлетевший самолет. Мы привыкли слышать рокот поршневых двигателей. Сейчас же над нами властвовал шипяще-свистящий звук. Мы подошли к окну. Самолет круто уходил ввысь. Под его животом струился огонек, за которым оставалась белая полоса дыма.
— Як-пятнадцатый, — пояснил Домов. — Меня с ним познакомил хозяин этой комнаты. Это почти копия Як-третьего. Только вместо поршневого двигателя стоит турбина. Выхлоп газов у нее под углом к земле.
— Это же опасно. А если сзади взлетает другой самолет? — полюбопытствовал я.
— Часто приходится полосу ремонтировать. Совсем другое дело МиГ-девятый. Таких машин у нас еще не было. Костыля нет, зато есть носовое колесо. Хвост приподнят, струя газа идет горизонтально, а не бьет в землю. Ну да ладно. Сам скоро все увидишь и узнаешь. А сейчас в честь нашей встречи надо бы… — Домов развел руками: — Но у меня ничего нет. В гарнизоне никаких напитков с градусами не продают: Акуленко насчет спиртного строг.
— И хорошо делает, — заметил я. — Ты, я гляжу, за эти семь лет ничуть не изменился. А времени прошло много. У меня уже две дочки. Кого тебе Шура подарила?
Домов помолчал и с горечью сообщил!
— Нет у меня Шуры.

2.
Перед войной Домов служил в Белоруссии недалеко от Белостока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111