Я летел на истребителе в район озера Балатон, где шли жестокие бои на земле и в небе. За Карпатами из-за погоды мне пришлось выполнить вынужденную посадку, во время которой я получил травму. С места аварии кто-то доложил начальнику Главного штаба ВВС маршалу авиации Ворожейкину, что пострадал его родственник. За мной срочно вылетел самолет, меня доставили в Москву, где и состоялось знакомство с однофамильцем Григорием Алексеевичем Ворожейкиным. Когда я представился, он удивленно и с укором спросил:
— Почему вы выдали себя за моего родственника?
— Я не выдавал. Видимо, кто-то в штабе перестарался.
После того «деликатного» разговора мы больше не виделись. И вот новая встреча. Я знал, что маршал еще до революции окончил школу прапорщиков, был участником первой мировой и гражданской войн. До начала тридцатых годов служил общевойсковым командиром. Потом перешел в авиацию. Сильный, высокий и спокойный человек. Сейчас же, когда вышел из транспортного самолета, выглядел раздраженным. Я начал доклад, но он властно перебил:
— Почему летаете?
— Запрета полк не получал.
— А мой прилет вам ни о чем не говорит?
До меня дошел смысл вопроса, и я спокойно заметил:
— Вашей посадке ничто не угрожало. Все самолеты были выше вашего эшелона подхода к аэродрому на две тысячи метров.
— Выше, выше, — уже более сдержанно проговорил командующий. — А где машина, на которой я поеду?
Всякий раз, когда на аэродром прибывали старшие военачальники, они прежде всего интересовались организацией полетов и мастерством летчиков. Я думал, так будет и сейчас, поэтому машина стояла у стартового командного пункта. Но маршал авиации даже не оглядел аэродром и не посмотрел в небо.
— Машина ждет у эскапе.
— Ну ладно, пойдем, — снисходительно согласился мой однофамилец.
Уже в машине он сообщил, что поедет в казарму. Казарма — длинное одноэтажное деревянное здание. Двухъярусные койки. Постели заправлены. Чистота. Командующий заглянул в умывальник и туалет. Везде порядок. Прежде чем выйти из казармы, спросил:
— Специально для меня навели лоск или всегда так прибираетесь?
— Люди любят чистоту и порядок. А перед вашим прибытием особенно постарались.
— Теперь поедем в штаб, — сказал командующий.
Ехали молча. В штабе он тоже молча осмотрел нижний этаж, спросил:
— Фанерных клетушек зачем понастроили?
— Здесь была одна комната. А штабу нужны изолированная секретная часть, комната для начальника строевого отделения и кадров: личные дела офицеров положено хранить отдельно. Инженеру полка со своей службой тоже необходима клетушка.
— Где ваш кабинет?
— Наверху.
Мы вдвоем поднялись по крутой, как на военных кораблях, лестнице. Когда вошли в кабинет — мансарду сеновала, я пояснил:
— Здесь будет находиться и начальник штаба. Он уже назначен.
— Кто?
— Майор Сергей Жаров. Больше я о нем ничего не знаю.
Командующий, усаживаясь за стол, сообщил;
— На вашего старшего инженера Спиридонова пришел приказ об увольнении.
— Нового назначили? — спросил я.
— Пока нет. А теперь дайте мне план боевой тревоги.
Я его уже принес, и он находился у меня в сейфе. Командующий молча просмотрел, обратил внимание на схему расквартирования летно-технического состава:
— Ближе к аэродрому люди не могли разместиться?
— Не могли.
— Я получил сведения, — начал командующий, — что вы вместе с инженером полка занялись коммерцией: меняете масло на фанеру. Это так?
— Так, — ответил я и рассказал, как все было. — Если бы мы не дали масло фанерному заводу, он бы простаивал. Да и нам фанера нужна. А отработанное масло хранится в земле, в ямах. Сколько его пропадает.
— Понятно. Но это незаконно, — заключил командующий. — И больше такими делами не занимайтесь.
Он встал и молча направился к двери. Я остановил его вопросом:
— Товарищ командующий, можно обратиться?
Он остановился у двери:
— Что за дело? Срочное?
— У меня об этом уже был разговор с командиром дивизии полковником Правдиным. Насчет воздушной стрельбы. Мишень-конус не рассчитана на снаряды. Она пригодна только для самолетов с пулеметами. А на «лавочкиных» пушки, и бывает, что от четырех — шести снарядов конус разлетается.
— А сколько попаданий требуется, чтобы отлично выполнить упражнение? — спросил командующий.
— Три. Но дело в том, что по правилам стрельбы…
Маршал раздраженно перебил меня:
— Вот и не нарушайте эти правила. Строго выполняйте их, а не мудрствуйте!
Спускаясь по лестнице, он звонким шлепком ладони раздавил паука на своей щеке и зло выругался.
— Удивительно, как еще командира полка не съела пауки?
Я хотел пояснить, что вокруг мансарды хранится совхозное сено но у меня почему-то вырвалось другое:
— Сегодня же объявим войну паукам.
Командующий улетел. Небо мне уже казалось не просто чистым, а прохладно-тяжелым. Я вспомнил, как люди Древнего Востока обращались к богу: «Господи, дай мне силы, чтобы смириться с тем, чего я не могу изменить; дай мне мужество, чтобы бороться с тем, что я могу изменить; дай мне мудрости, чтобы суметь отличить одно от другого». С годами человек набирается мудрости и как будто должен более объективно оценивать себя, людей и происходящие события. Однако это не всегда так. Жизнь подтверждает, что такой порок, как властолюбие, не знает предела.
Вскоре на наш аэродром прилетел командир дивизий Правдин и сообщил, что по плану боевой тревоги полка у нового командующего нет замечаний. Порядок в гарнизоне ему понравился.
— А про полеты он ничего не говорил? — поинтересовался я.
— Нет, он ведь не летчик, хотя и закончил инженерную академию Жуковского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111