Точно так же страна, в обычаях которой люди воспитывались долгов время, порождает такое же соответствие между их понятиями и ею; поэтому при необходимости судить о каком-либо событии, до нее относящемся, как во славу ее, так и наоборот, никогда оное не может быть изложено ими правильно; ибо, восхваляя его, они всегда говорят более того, что есть на самом деле; а если наоборот, то они преподносят свои утраты не столь губительными, как это было в действительности.
Такое соответствие и естественная склонность порождаются и другими явлениями, по мнению тех, кто говорит, что глашатай жизни – голод – восстанавливает силы тела, крови и духа, и опи, порожденные пищей, имеют между собой такое сходство, которым и обусловлено это соответствие. Другие же полагают, что ато происходит еще в зародыше, при его зачатии; и то, что из него рождено, он предуготовляет таким образом, что и возникает это соответствие, как по отношению к стране, так и к тому, что ему подобает.
И, видимо, об этом рассуждал Туллий, когда говорил: «Мы не рождаемся от самих себя, ибо одна часть нас есть земля, а другая – предки». И тем не менее суждение человека об этой земле или людях, имея в виду их деяния, всегда ущербно.
Именно эта мирская привязанность принуждает некоторых историков деяния Кастилии выдавать за подвиги Португалии, хотя это люди с добрым именем; принуждает их сворачивать с прямой дороги и бежать тайными тропами, излагать несчастья той страны, откуда они родом, в нескольких словах, чтобы, как очевидно, они не стали заметны. Но особенно большая нелепость состоит в том, что столь доблестный Король, славной памяти дон Шоан, правление и королевство которого есть пример для подражания, принимается ими за благородного и могущественного короля дона Хуана Кастильского, и часть его благодеяний остаются невосславленными, как того заслуживают, а другие опускаются, будто их и не было, и такое осмеливаются обнародовать при жизни тех, кто был его соратником, хорошо знающих, что все было наоборот. Мы, несомненно, придерживаемся другого образа мыслей, отринув всяческую привязанность, которую можем иметь по указанным выше причинам; нашим желанием было написать в этом труде правду, в благом порыве оставив всякое фальшивое восхваление, и открыто показать народу, такими или совсем иными были события, в том образе, какой они имели.
И если Господь Бог позволит нам то, в чем он не отказал другим и согласился познать в их книгах явную достоверность истины, без сомнения, и мы не желаем лгать, не только обманывая относительно того, что мы знаем, но и просто ошибаясь, точно так же, как совсем иное – не заблуждаться, но думать, что истинно то, что ложно. И мы, обманываясь в силу невежества старых писаний и разных сочинителей, вполне можем ошибиться; ибо человек, когда он пишет о том, в чем не уверен, или рассказывает меньше, чем было, или говорит гораздо долее, чем должен; но… ложь так чужда нашим желаниям. О! с какой старательностью и тщанием мы просмотрели огромные томы книг, на разных языках и из разных стран; а также официальные бумаги из многих собраний грамот и других мест, из которых после долгих бдений и великих трудов не можем уже почерпнуть достоверности большей, чем содержится в этом труде.
И найдя в некоторых книгах противоречия тому, о чем сей труд повествует, сочтите, что это сказано несознательно, но в большом заблуждении. А если другие, быть может, будут искать красоту и новизну слов, а не достоверность истории, их огорчит наш непышный язык, который им легко слушать, а нам стоило большого труда создать.
Но мы, не озаботясь их мнением, оставив сложные и напыщенные рассуждения, которые столь услаждают тех, кто им внимает, простую истину полагаем превыше приукрашенной лжи. Не сочтите, что мы утверждаем что-либо, кроме того, что хорошо доказано писаниями, достойными веры; в то же время мы предпочитаем промолчать, чем написать ложь.
Какое бы место ни занимала красота и изысканность слов, всего нашего тщания недостаточно, чтобы выразить голую истину.
Тем не менее мы крепко цепляемся за нее, повествуя о знаменитых деяниях, достойных великой памяти, преславного короля дона Жоана, как был он магистром, каким образом убил Графа Хуана Фернандеса, и как народ Лиссабона первым сделал его правителем и защитником, а потом и другие люди королевства, и далее, как он правил и в какое время, и все это, кратко и удачно перечисленное, излагая…
Перевод выполнен по: Lopes F. Cronica del rei Dom Goham de boa memoria e dos Reis de Portugal o decimo. Lisboa, 1973. Рt. 1. Р. 1–3.

Генеалогия правящих домов средневековой Португалии


Бургундская династия

Граф Энрике Бургундский (1057–1112) был женат на внебрачной дочери Альфонсо VI, короля Леона, императора Испании, Терезе (1091–1130).
Наследовал графство рожденный в этом браке Афонсу Энрикеш (1109–1185), провозгласил себя королем Португалии с 1143 г. Был женат на Мафалде (Матильде), дочери графа Савойского Амадео II.
Дети: Энрике (1147-?); Саншу , наследник трона; Жоан (?-?); Уррака (1150-?), жена Фернандо II Леонского; Мафалда (?-1160); Тереза (?-1211?); Саншу (?-?). Четверо бастардов.
Саншу I (1154–1212). Был женат на Дульсе, дочери графа Барселонского Раймона Беренгера IV, короля Арагона.
Дети: Тереза (1175–1250); Санша (?-1229); Конставеа (?-1202); Афонсу , наследник трона; Педру (1187–1258); Фернанду (1188–1233); Энрике (1189-?); Раймундо (?-1189?); Мафалда (?-1256); Бранка (1192–1240); Беренгария (1195–1221). Восемь бастардов от союза с доной Марией Айреш.
Афонсу II (1185–1223). Был женат на Урраке, дочери Альфонсо VII, короля Кастилии.
Дети: Саншу , наследник трона; Афонсу , правил после Саншу; Леонор (1211–1231?), жена Вальдемара III, короля Дании;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53