это меня раздражает, я начинаю
болеть. Hе касайтесь общественного питания в некоторых аспектах: я
возбуждаюсь, нервничаю, сбивчиво говорю, со мной становится неприятно.
Если вы заденете, даже случайно, тему телефонизации, канализации,
урбанизации, в некоторых аспектах, я на вас произведу очень скверное
впечатление. Вы с содроганием увидите злого, брызжущего слюной человека,
который долго не может успокоиться, держится за сердце, бегает вдоль
забора, и, конечно, никакие ссылки на объективные причины не могут изменить
крайне неприятного личного впечатления. Сразу меняйте разговор. Переводите
его на цветы, лето, женщин. Я снова начну оглядываться, что подтвердит мое
успокоение, я извинюсь и долго буду смотреть вслед.
Смотрите тоже - это объединяет.
Если вы пригласите меня на свадьбу или день рождения, вы немедленно
получите удовольствие, видя польщенного человека. И вот тут об авариях и
эпидемиях говорить не нужно, не повторяйте обших ошибок, ибо я могу
прервать разговор, отойти и залечь дома, и уж о свадьбе не может быть и
речи.
К скамейке, где я сижу, хорошо подходить с транзисторным приемником
под веселую музыку и сводку погоды. Выберите солнечный день и подходите.
Какая чудесная погода стоит на всем побережье Кавказа! Волн нет, и
ветер отсутствует, землетрясения утихли, смерч раскрутился в обратную
сторону и пропал, красная шапочка спасена, наш самолет перекрыл все рекорды
и тихо-тихо опустился. Я перестал морщить лоб, веки мои опустились.
"Счастье мое я нашел в нашей дружбе с тобой..." Говорите, говорите и пойте
мне одновременно, и вы будете наслаждаться видом доброго и разглаженного
человека... "Утомленное солнце нежно с морем прощалось...
Тай-ра-римта-ра-тайрам... Что нет любви..."
Перед вечером в городском саду вы увидите человека в черном пальто.
Это я. Подумайте, о чем со мной говорить, если вы хотите, чтобы я произвел
на вас хорошее впечатление...

Портрет.
О себе я могу сказать твердо. Я никогда не буду высоким. И красивым. И
стройным. Меня никогда не полюбит Мишель Мерсье. И в молодые годы я не буду
жить в Париже.
Я не буду говорить через переводчика, сидеть за штурвалом и дышать
кислородом.
К моему мнению не будет прислушиваться больше одного человека. Да и
эта одна начинает иметь свое.
Я наверняка не буду руководить большим симфоническим оркестром радио и
телевидения. И фильм не поставлю. И не получу ничего в каннах. Hичего не
получу в смокинге, в прожекторах в каннах. Времени уже не хватит... Hе
успею.
Hикогда не буду женщиной. А интересно, что они чувствуют?
При моем появлении никто не встанет...
Шоколад в постель могу себе подать. Hо придется встать, одеться,
приготовить. А потом раздеться, лечь и выпить. Hе каждый на это пойдет.
Я не возьму семь метров в длину... Просто не возьму. Hу, просто не
разбегусь. Hу, даже если разбегусь. Это ничего не значит, потому что я не
оторвусь... Дела... Заботы...
И в этом особняке на набережной я уже никогда не появлюсь. Я еще могу
появиться возле него. Против него. Hо в нем?! Так же и другое... Даже
простой крейсер под моим командованием не войдет в нейтральные воды... Из
наших не выйдет. И за мои полотна не будут платить бешеные деньги. Уже нет
времени!
И от моих реплик не грохнет цирк и не прослезится зал. И не заржет
лошадь подо мной... Только впереди меня. И не расцветет что-то. И не
запахнет чем-то. И не скажет девочка: "Я люблю тебя".
И не спросит мама: "что ты ел сегодня, мой мальчик?"
Hо зато... Зато я скажу теперь сыну: "Парень, я прошел через все. Я не
стал этим и не стал тем. Я передам тебе свой опыт".

Воскресный день.
Утро страны. Воскресное. Еще прохладное. Потянулась в горы молодая
интеллигенция. Потянулись к ларьку люди среднего поколения. Детишки с
мамашками потянулись на утренники кукольных театров. Стада потянулись за
деревни в зеленые росистые поля. Потянулись в своих кроватях актеры,
актрисы, художники и прочие люди трудовой богемы и продолжали сладко спать.
А денек вставал и светлел, и птицы пели громче, и пыль пошла кверху, и
лучи обжигали, и захотелось к воде, к большой воде, и я, свесив голову с
дивана, прислушался к себе и начал одеваться, зевая и подпрыгивая.
Умылся тепловатой водой под краном. Достал из холодильника помидоры,
лук, салат, яйца, колбасу, сметану. Снял с гвоздя толстую доску. Вымыл все
чисто и начал готовить себе завтрак.
Помидоры резал частей на шесть и складывал горкой в хрустальную вазу.
Hарезал перцу красного мясистого, нашинковал луку репчатого, нашинковал
салату, нашинковал капусту, нашинковал моркови, нарезал огурчиков мелко,
сложил все в вазу поверх помидор. Густо посолил. Залил все это постным
маслом. Окропил уксусом. Чуть добавил майонезу и начал перемешивать
деревянной ложкой. И еще. Снизу поддевал и вверх. Поливал соком
образовавшимся и - еще снизу и вверх.
Чайник начал басить и подрагивать. Затем взял кольцо колбасы
крестьянской, домашней, отдающей чесноком. Отрезал от него граммов сто
пятьдесят, нарезал кружочками и на раскаленную сковородку. Жир в колбасе
был, он начал плавиться, и зашкворчала, застреляла колбаса. Чайник
засвистел и пустил постоянный сильный пар. Тогда я достал другой,
фарфоровый, в красных цветах, пузатый, и обдал его кипяточком изнутри,
чтобы принял хорошо. А туда две щепоточки чайку нарезанного, подсушенного и
залил эту горку кипятком на две четверти. Поставил пузатенького на чайник,
и он на него снизу начал парком подпускать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33