Этюд

Чуть пригорелой манной кашей стоял поздний осенний день. Кое-где снег блестел, как молоко. Хотя многие еще носили плащи сметанного колера с мясным соусом, некоторые были в куртках мягкого тефтельного оттенка.
Жареной рыбой горел закат. Глаза девушек светились темным бородинским хлебом, а волосы – пышным свежим белым караваем.
Лес багряный, как непрожаренный бифштекс, касался кольцевой.
Вода в реке еще не встала и перекатывалась хрустким малосольным огурчиком.
Цветные гвоздики в руках напоминали воздушные, высокие салаты из помидоров с майонезом.
Улицы, размеченные сметаной по припущенному рису, заполнились черной икрой толпы с вкраплением мелких морковок ГАИ.
Аппетитно звучали голоса, колбасно горели лица.
Черная икра внезапно подалась назад. Гречневой крупой входила армия. Зашкварчали жареным мясом направленные вверх пулеметы. В припущенный рис шлепнулись темные голубцы ОМОНа. И запахло настоящей солдатской перловой кашей цвета хаки.

По Дарвину

Как быстро мы прошли путь от тирании полицейской к тирании хулиганской. В свободных человечьих стаях сама собой образуется диктатура: в тюрьмах образуется диктатура, в обществе образуется диктатура. Как спасение от крови и как путь к крови.
Естественным путем, совсем по Дарвину. Видимо, это самое простое и быстрое для толпы. Как странно: когда поступаешь как понимаешь сам, меньше ошибок. Как ввяжешься в толпу, как помчишься вместе со всеми – и морду набьют, и спина в палках, и настроение подавленное.
А один пойдешь – и поразмышляешь, и отдохнешь, и девушку найдешь одинокую, размышляющую. И сорвешь с нею цветок, и сядешь вдаль глядеть молчаливо. И чем дольше будет молчание, тем сильнее будет симпатия: не слова соединяют. А если повезет, ее руку, как птенца, накроешь и чуть прижмешь, чтоб не обидеть, а почувствовать.
И шелк почувствуешь, сквозь который она проступает.
Так создана, что сквозь одежду проступает.
От тебя требуется смысл за словами, а от нее – нет.
У нее он во всем: в движении, в покое, в голосе, в молчании.
Ходи один. Одному все живое раскроется.
Одному написанное раскроется.
Один – размышляет.
Двое – размышляют меньше.
Трое совсем не размышляют.
Четверо поступают себе во вред.
Смотри, как одиночки себя поднимают, кормят, одевают и этим страну поднимают и еще другим остается. А коллективы только маршируют.
Старики же толпой не ходят.
И над землей, и над могилой, и над колыбелью стоим в одиночестве и, видимо, стоять будем.

Автопортрет

Талантом, а не трудом он добился следующих прав (двоеточие.)
Первое. Не вставать утром с целью наживы.
Второе. Вспоминать числа, а не дни недели.
Третье. Во время танцев не подниматься из-за стола, а танцевать там, внизу.
Четвертое. Неудачно шутить, лукаво глядя вокруг. Отсутствие смеха считать не своим, а их недостатком. И внутри злорадно: «Ничего, вечером поймут».
Пятое. «Ты меня не понимаешь», – говорить серьезно. Хотя что там понимать, так же как и чего там не понимать. Организм потребляет больше, чем производит. Отсюда болезни и горячая дружба с соболезниками. Добился права не понимать человека по своему усмотрению.
Шестое. Добился права не обижаться никогда. Это удел слабых.
Кто-то хочет на тебе заработать – пожалуйста, кто-то выдает себя за тебя, тебя за кого-то – ну что ж, ну что ж…
Кстати, как только поверил, что стал умным, наделал кучу глупостей. А вообще всем все пожалуйста в пределах совести, совесть в пределах Библии, Библия в пределах знания.
Седьмое. Стал понимать: радость – это друзья, женщины и растения. Счастье – когда они вместе. Видел уже друзей с женщинами среди растений. Знает о чем говорит.
Восьмое. Отношение к женщинам – восторженное. Лучшего не бывает. К ним надо возвращаться даже после смерти. Понимает, что внешность женщины – работа мужчины. Но все остальное: и медленная голова на грудь, и медленная рука на плечо, и переход на «ты» – ждешь как-то, как-то… Да… Короче, потребительское отношение к женщинам поменял на восторженное, а они, к сожалению, наоборот. Ну что ж – ничего.
Девятое. Ничего.
Десятое. Ничего.
Жаль, что на все простейшие вопросы организм отвечает невпопад.
Одиннадцатое. Жаль, что организм просыпается позже владельца и засыпает отдельно, и не подчиняется как раз тогда, когда все, буквально все на него рассчитывают.
О чем жалеет (двоеточие.)
Не там. Не там это все происходит.
Тринадцатое. Не тогда.
Четырнадцатое. Еле вырвался из прошлого, тут же влип в настоящее.
Пятнадцатое . Коль судьба не сложилась, хоть бы биография была. Не может понять, куда устремлена судьба, во что бьет биография? И кто следит за поступками?
Шестнадцатое. Пока все кричали: «Бога нет», – он в него верил… Как все изменилось.
Семнадцатое. Невозможно бежать в нашей толпе, ни на время, ни на расстояние. Только по кругу. Бежишь, враги мелькают, первые, вторые, снова первые, снова вторые. Стоят, прищурясь.
Очень хочется их уничтожить. Но страшно.
Надо среди них выбирать самых беспомощных.
Восемнадцатое . Возраст совпадает с размером одежды и мешает в шагу.
Девятнадцатое. Имущество здесь очень дорого, но имеет одну особенность – быть конфискованным. Это не зависит от имущества. Просто пришла пора. И тебя либо награждают орденом с конфискацией, либо выездом с конфискацией, либо просто поздравляют с конфискацией и все.
И ты опять живешь.
И деньги, которые копил, вдруг пропадают.
И ты снова налегке, как тогда, в студенчестве.
Снова молод, снова чист и пуст как зимний лес, где шелест ветвей не перейдет в плодовый стук, хотя по жизни разбросаны сверкания…
То есть, снова о женщинах и выпивке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89