, прежде всего предполагала разъединение обоих сюжетных узлов. В соответствии с новой версией, введению христианства на Руси предшествовал не поход на Константинополь, а Корсунская эпопея Владимира, которая увенчалась браком киевского правителя с византийской царевной.
Таким образом, вместо одной легенды возникли две. Первую называем ”Ольговой”: она переадресовала сведения об успешном походе Аскольда на Царьград в 860 г. и о заключении договоров 860, 863 и 874 гг. Олегу, соответственно подправив хронологию. Поход 860 г. и договоры 860—863 гг. были перенесены на 907 г. Рассказ о переговорах и заключении договора 874 г. (вместе с аутентичным текстом самого соглашения) оказался в статье 911 г. [86; 96]. Понятно, что подобная перестановка потребовала серьезной обработки документов (замена имен, дат, некоторых реалий), что не осталось бесследным: целый ряд несообразностей, выступающих в тексте, убедительно (порой с математической точностью) обнаруживает подделку [96, с. 271—282].
Вторая легенда — ”Владимирова”. Обстоятельное повествование об Аскольдовом крещении переадресовано Владимиру Святославичу и перенесено с 860 на 988 г. Эта легенда предусматривала более активное вмешательство редакторов в повествовательный фон, благодаря чему мало измененные (или совсем не измененные) куски из ”Летописи Аскольда” перемешаны с текстами чужеродного происхождения — заимствованными из других источников или написанными ad hoc. Это понятно, если учесть, что речь шла не просто о перенесении конкретного события из одного столетия в другое, а о слиянии двух повествовательных сюжетов: историю крещения Руси при Аскольде и обращение Владимира Святославича.
Литературная несообразность ”Сказания”. Анализ ”Владимировой легенды” обнаруживает очередные следы текстологической стратиграфии. Выше подчеркивалось, что общий уровень ”Сказания о Владимировом крещении”, вошедшего в состав ”Повести временных лет”, невысокий. Обращают на себя внимание философская, теологическая и историческая нескладность, что свидетельствует о теоретической беспомощности авторов. Обратим внимание на чисто внешнюю сторону дела и подчеркнем только литературную несообразность, отражающую пестрый характер повествования.
Начинается ”Сказание” подчеркнуто негативной характеристикой Владимира-язычника. После этого повествуется о событиях, непосредственно связанных с обращением князя к христианству. Первым эпизодом в этой сложной истории является рассказ о приходе в Киев четырех миссий. Идеологический смысл самого эпизода заключается в дискредитации ислама, католичества и иудаизма и утверждении православия. Автор как будто достигает в этом успеха: магометане, латиняне и талмудисты уходят пристыженные; зато греческий философ почти убеждает князя.
Однако этот успех оказывается иллюзорным. На предложение креститься и тем самым обеспечить себе вечное блаженство Владимир отвечает: ”Подожду еще”. Этот отказ выглядит совсем немотивированным, поскольку остается непонятным, чего не хватает князю для окончательного решения. Ведь все другие альтернативы отвергнуты им решительно и категорично. Православная доктрина пришлась киевскому правителю по сердцу; все недоразумения и сомнения успешно развеяны проповедником. Демонстрация ”запоны” с изображением страшного суда произвела сильное впечатление. Тем не менее Владимир так и не отважился на решительный шаг.
Такая незавершенность огромного по объему и важнейшего по содержанию эпизода приводила комментаторов к мысли об искажении первоначального текста, из которого, будто бы, изъят конец, а вместо него поставлен отрывок, имеющий другое происхождение и отражающий другую идеологическую тенденцию. А. А. Шахматов, в частности, считал, что в первоначальном тексте сразу за демонстрацией ”запоны” и спровоцированной ею реплики о ”правых” и ”левых” сообщалось о крещении киевского князя где-то на Руси. Эта часть повествования была изъята позднее в связи с ”Корсунской легендой” [748, с.1—16].
Забегая вперед, отметим: оценивая литературную логику ”Сказания”, А. А. Шахматов, безусловно, прав. Тот, к кому была обращена речь, действительно должен был креститься немедленно после импровизированной дискуссии. Но был это не Владимир (который в действительности крестился в Херсонесе при совершенно иных обстоятельствах), а другой человек, живший в другое время и действовавший в других исторических условиях.
Второй эпизод, помещенный под 987 г. и посвященный миссии киевских бояр, делегированных Владимиром для ознакомления с чужими религиями на местах, возвращает сюжет на начальную стадию. Последствия этой миссии также благоприятны для православия и резко негативны для остальных альтернатив (которых, оказывается,только две: иудейский вариант отсутствует). Выслушав отчет делегатов, Владимир спросил: ”Где будем креститься?”, на что услышал в ответ: ”Где хочешь”.
Таким образом, проблема вроде бы решена и готовность к обращению высказана четко и недвусмысленно. На самом деле и на этот раз киевский властитель проявляет непонятное упорство, уклоняясь от окончательного шага. Снова рассказ не имеет завершения.
Далее помещен третий, корсуньский эпизод, сюжетно абсолютно не связанный с предыдущими и логически никак не подготовленный. Даже смысл и цель похода в Тавриду в летописном тексте не объяснены, читателю приходится на свое усмотрение решать, какая связь существует между необходимостью введения новой веры и военными мероприятиями князя.
Как видим, в ”Сказании” объединены (причем неудачно) три самостоятельных сюжета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137