Но они подали заразительный пример, которому тотчас последовали мощные институты и академии. Целая армия лжеисториков, пуская нетерпеливые слюни (кормушка-то какая!), принялись перелицовывать прошлое.
Кто их остановит, сталинских портняжек?
Последняя глава бериевской книжки посвящена борьбе с национал-уклонизмом. Если принимать указания Ленина в области национальной политики за истину в последней инстанции, то главным уклонистом являлся не кто иной, как Сталин, с его проектом автономизации, с его практикой геноцида и порабощения приграничных народов. Но именно его Берия живописует этаким стерильным ортодоксом-ленинцем, победоносно разящим внутренних врагов.
Национальную политику государства он именует не иначе, как ленинско-сталинской. Все новации, авантюрные, антинародные, будут позднее связывать с именем одного гения — Сталина.
Так называемые грузинские национал-уклонисты в 1922 году протестовали против вредоносного проекта образования Закавказской Федерации и ходатайствовали о непосредственном вхождении Грузии в состав СССР. В книжке Берия упоминаются имена Буду Мдивани, Котэ Цинцадзе, Филиппа Махарадзе, Серго Кавтарадзе, Михаила Окуджавы, Малакии Торошелидзе, Владимира Думбадзе.
Через год-два их уничтожат.
Хозяин Лубянки
В декабре 1938-го Берия стал хозяином Лубянки. Никогда, ни до, ни после, в кресле шефа тайной полиции не сидел столь могущественный человек. Генриху Ягоде и Николаю Ежову Сталин только приказывал, с Лаврентием Берия мог и посоветоваться, с ним он даже планировал отдельные операции. С товарищем Лаврентием можно было говорить откровенно — какие там умолчания между честными компаньонами?
Давно подмечено: истинный интеллигент, даже если это прошедший тюрьмы и каторгу революционер, теряется, столкнувшись с неприкрытым хамством. Берия был не просто хамом, он носил свое агрессивное хамство как знамя. Он пришел в Москву, когда Сталин уже успел расправиться с близкими соратниками Ленина — Каменевым, Зиновьевым, Рыковым, Бухариным, Рудзутаком, Раковским, Серебряковым...
При них генсек еще как-то маскировал свою, с юности развращенную натуру. Теперь словно едкая кислота разлилась по Кремлю, вытравляя без остатка интеллигентность вместе с обыкновенной порядочностью.
Берия сразу же оказался своим среди своих. Вот он чокается бокалом вина с хитроумным Микояном, фотографируется в обнимку с простоватым Ворошиловым, с наигранным интересом внимает тугодуму Молотову. Он на удивление быстро и естественно вписался в антураж главного кресла. Именно такого человека не хватало Сталину для душевного комфорта. Но полного комфорта ему не было дано вкусить никогда, так же, как и Берия. То были одинокие волки. И союз их был волчий.
... Кампания смягчения террора, объявленная в начале 1939 года, как она отозвалась на судьбе миллионов, томившихся в бесчисленных тюрьмах-лагерях сталинской земли? Может быть, заключенным после пыток-побоев стали выдавать мягкие матрацы или заменили постылую баланду обыкновенными щами с котлетами?
Может быть, разрешили свидания с родственниками, облегчили режим, убавили убийственный труд на благо Хозяина? Нет. На такие материальные и духовные траты ни Сталин, ни Берия, люди государственные, не могли согласиться. Как и все иные политические кампании, эта изошла демагогическим дымом.
Человек сугубо театральный, Сталин поручил роль чуткого инспектора члену Политбюро Андрею Андрееву. И вот этот насмерть запуганный функционер приступил к проверке ведомства Берия на предмет невинно арестованных. Трудно придумать смешнее ситуацию. Уж не Лаврентий ли Павлович подсказал Иосифу Виссарионовичу кандидатуру Андреева?
Из дальней области привезли одного низового партработника, участника опасной контрреволюционной организации, и предложили здесь, в кабинете некоей следственной части НКВД, рассказать «представителю ЦК» всю правду. Запутавшийся в собственных показаниях, чуть живой «враг народа», не разглядев сразу члена Политбюро в затененном углу, не знал, на что решиться. Он уже не раз пострадал от провокаций и, даже узнав Андреева, боялся подвоха. «Андреев уйдет, а я останусь тут, в их руках..»— размышлял арестант. И он подтвердил свои чудовищные показания и попал под расстрел. Вместе с «соучастниками».
Эта комедия разыгрывалась на Лубянке в тридцать девятом не раз и не два — в присутствии Андреева и сотрудников Берия Только подследственных менял режиссер.
Наркоминдел
Народный комиссариат иностранных дел подвергся погрому в одно время с остальными наркоматами, в годы 1937-1938, до прихода на Лубянку Лаврентия Берия. Сколько старых членов партии — послов, сколько советников, секретарей, атташе полегло тогда Кое-кого удалось спасти Литвинову, он настойчиво ходатайствовал перед Политбюро, поручался за сотрудников перед Сталиным. Но вот подошла и его очередь.
Пытаясь как-то успокоить общественное мнение на Западе, Сталин разослал послам крупных государств специальную программу, в которой указал, что отставка Литвинова никак не связана с изменением внешней политики Советского Союза, а вызвана лишь разногласиями бывшего наркома с Молотовым по вопросу о кадрах.
Как всегда цинично-лживый, генсек на сей раз оставил неприкрытым намек на полуправду. Литвинов действительно пытался отстоять старые кадры дипломатов. Но сколько удалось ему спасти за те девять лет (1930 — 1939), что он возглавлял наркомат?
Арестованным работникам НКИД вписывали в протоколы допросов показания против Литвинова Ничего особенного. подрыв, измена, троцкистские связи, контрреволюция, шпионаж — привычный набор, повторявшийся на всех «открытых процессах» Дело стало за малым — арестовать изменника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25