На последнем стихе он бросился кувырком со стола и исчез. Со всех сторон раздались восклицания одобрения. Что бы ни думало общество о песне, но этот опасный прыжок очень всех позабавил.В то же время благородные вина, которыми беспрерывно наполнялись стаканы, начали производить свое действие. Глаза блестели, языки отяжелели, обращение потеряло последнюю сдержанность. Один Кричтон не принимал участия во всеобщем опьянении.– Клянусь Богом! – вскричал король. – Мой храбрый шотландец, вы что-то сегодня не в своей тарелке. Вы не находите улыбки для прекрасной дамы, вы не удостаиваете вашим вниманием ужин Берини, а Вилькье и ваш собрат Ронсар скажут вам, что он не без достоинств, вы совершенно забыли бокал Самсона, хотя его сиракузское вино способно превратить кровь в пламя. Прошу вас, попробуйте его. Ваше задумчивое лицо мало гармонирует с веселыми лицами наших сотоварищей. Пусть ваши мысли искрятся, как наше вино, как прекрасные глазки, нас окружающие, потопите ваше отчаяние на дне бокала.– Превосходное предложение, государь, – сказал д'Эпернон. – Кричтон или влюблен, или ревнует, а быть может, то и другое вместе. Он не ест, не говорит, не пьет, признаки – неопровержимые.– Ба! – возразил Жуаез. – Он потерял или любимого сокола, или лошадь, или тысячу пистолей в игре, или…– Он думает о своей дуэли с маской, – добавил Сен-Люк. – Он исповедался, приобщился, и священник наложил на него на эту ночь пост и покаяние.– В таком случае, он потерял ужин, который, как красота Брантома, имеет все потребные качества, – сказал Вилькье с набитым марципанами ртом. – Я сожалею о нем.– Или он потерял аппетит, – добавил Ронсар, – без которого ужин в Лувре немыслим.– Или забыл рифму, – сказала Ториньи, – что очень легко может придать поэту печальный вид. Что вы об этом думаете, господин Ронсар?– Или потерял сарбакан, – сказал Шико.– Или щелкушку, – закричал Сибло.– Или предмет, менее важный, чем то и другое, – любовницу.В ответ на это замечание раздался всеобщий смех.– Довольно насмехаться, – сказал король, смеясь вместе со всеми. – Кричтон немного печален, естественно, что его утомили сегодняшняя утренняя ссора и его упражнения в бальной зале. Однако же мы уверены, что он не совершенно лишился голоса и подарит нам одну из своих очаровательных круговых песен, которыми он привык оживлять наши ужины.– Песню! Песню! – повторили гости, смеясь еще громче прежнего.– Моя сегодняшняя песня нисколько не будет соответствовать вашему пиру, государь, – грустно отвечал Кричтон. – Самые веселые мои мысли покидают меня.– Ничего, – возразил король, – будь ваша песня мрачна сколь угодно, она все-таки придаст пикантность нашему празднику.Тогда голосом, не выражавшим ни малейшей склонности к веселью, Кричтон начал рассказ о трех знаменитых оргиях: о пире Атрея и Тиеста, о пире, данном жестоким Домицианом римским патрициям, и о пире, на котором Борджиа приказал отравить Зизима или Джема, сына Магомета II, за триста тысяч дукатов, обещанных ему Баязидом, братом злополучного оттоманского принца. На последнем стихе этой мрачной баллады Генрих воскликнул:– Слава Богу! Нам нечего бояться подобного окончания нашего праздника. Гости имели бы полное право ужасаться при виде наполненных стаканов, если бы по окончании банкета им предстояло проснуться в Елисейских полях. Вы должны доказать нам противное, кавалер, или мы можем подумать, что наши пиры ужасают вас не менее пиров Борджиа. Вы не откажетесь выпить полный стакан кипрского вина.– Он не откажет в этом мне, – сказала Маргарита. – Луазель, подайте мне бокал.Паж принес золотой бокал.– Наполните его, – сказала Маргарита.Вино было налито.– За наш союз! – прошептала она, выпивая вино.– Пью за ваше здоровье, государыня, – отвечал Кричтон, приподнимая в свою очередь бокал.Глаза Маргариты были устремлены на него. Она заметно побледнела.– Что это такое? – вдруг воскликнул Кричтон, ставя на стол бокал, не прикоснувшись к нему губами. – Яд Борджиа проник и сюда.– Яд? – повторили все приглашенные с изумлением и ужасом, вскакивая с мест.– Да, яд, – повторил Кричтон. – Посмотрите, красный безоар в этом перстне стал так же бесцветен, как опал. Это вино отравлено.– Я пила его, – сказала Маргарита задыхающимся голосом. – Ваше робкое сердце обманывает вас.– Против некоторых ядов существуют противоядия сударыня, – сказал Кричтон строгим голосом. – Нож Паризада был намазан ядом только с одного конца.– Принесите венецианский стакан! – вскричал Генрих. – Он уничтожит или подтвердит мои подозрения. Клянусь Богом, кавалер Кричтон, вы раскаетесь, если ваше обвинение неосновательно.– Дайте венецианский стакан, – сказал Кричтон. – Я охотно подвергаюсь последствиям этого испытания.Стакан был принесен, он имел форму колокола, был легок, прозрачен и самого чистого хрусталя. Кричтон взял его и вылил в него свой бокал.В течение секунды не было видно никакой перемены. Потом вдруг вино зашумело и запенилось, стакан разлетелся вдребезги.В эту минуту глаза всех обратились на королеву Наваррскую.– Займитесь ею, – сказал Генрих, притворяясь равнодушным. – Позовите Мирона, он уж поймет, в чем дело. – И король прошептал несколько слов на ухо де Гальду. – Прекрасные дамы и вы, господа, – продолжал он, обращаясь к гостям, которые казались пораженными ужасом, – это происшествие не должно прерывать нашего празднества. Самсон, ты с этой минуты обязан пробовать все наши вина. Вина! Вина! ШУТ Бледные, испуганные лица дам свидетельствовали о силе впечатления, произведенного этим событием, и потребовалась вся любезность и все внимание кавалеров, чтобы возвратить им прежнюю веселость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132