На кон поставлено слишком много и на прощение им рассчитывать не приходилось.У них оставался только один выбор: победить или умереть. * * * И вот этот день настал. С утра адъютант Германика трибун Кассий Херея передал проконсулу приглашение посетить резиденцию цезарского сына. Пизон тут же тайком отправился в храм Августа, где принес жертвы, моля Бога помочь ему выкрутиться, а потом сообщил о вызове бывшему армянскому царю Вонону.Вонон не выглядел особенного напуганным.— Ну что ж, — сказал он, — Рано или поздно объяснение между вами должно было произойти, мы этого ждали и готовились. Действуй смело, Пизон. Если тебе удастся усыпить его подозрения — тем лучше. Но если нет — помни, что ты тоже не мальчик, на которого можно орать и вешать всех собак. У тебя тоже есть кое-какие веские аргументы, и кто знает, не перевешивают ли они в данный момент то, чем располагает Германик.Так что желаю тебе быть твердым и независимым. Надеюсь, сразу же после вашей встречи ты поставишь меня в известность, каковы были результаты? Ведь мы союзники.— Конечно, — заверил армянина Пизон. — Можешь не сомневаться. Мы сидим в одной лодке, и нам плыть в ней до конца.— Я рад, что ты это понимаешь. К тому же, сегодня в город прибыл один человек, в помощи которого мы весьма заинтересованы. Я, правда, до недавнего времени был с ним не в очень хороших отношениях, но политика есть политика и личные симпатии приходится убирать в сторону. Ты догадываешься, о ком я говорю?— Да, — буркнул Пизон. — Ну, ладно. Мне уже пора идти. Германик не любит ждать.— Желаю удачи, проконсул, — напутствовал его Вонон. * * * Германик встретил проконсула Сирии Гнея Пизона сухо и официально. Он был хмур и чем-то недоволен.— Садись, — указал он на стул.Ни вина, ни закуски подано не было.«Плохой знак», — подумал Пизон.— Мы должны с тобой серьезно поговорить, — начал Германик, усевшись на табурет. — И разговор этот будет для нас обоих неприятным. Но тут я ничего не могу поделать. Ты сам виноват.Пизон хотел что-то сказать, но промолчал. Он чувствовал неуверенность и страх.— Начнем с внутренней политики, — вновь заговорил Германик. — С прискорбием должен заметить, что тут я обнаружил множество нарушений и случаев небрежного отношения к своим обязанностям, если не сказать хуже. Вот, посмотри сам.Германик протянул Пизону несколько документов.— Ты как проконсул провинции отвечаешь и за благоустройство городов и других населенных пунктов. Но что я вижу? Дороги находятся в плачевном состоянии, водопровод в Антиохии давно не ремонтировался и так далее. Но между тем средства на строительные и ремонтные работы регулярно поступали в твою казну.Куда же они девались потом, хотел бы я знать?— Позволь, я объясню тебе, — начал Пизон. — Во-первых, работы проводились, но...— Подожди, — перебил его Германик. — Сначала я выскажу свои претензии, а уж потом буду слушать твои оправдания. Если буду. В дальнейшем тебя ждут гораздо более серьезные обвинения, нежели простой недосмотр или даже расхищение казенных средств.Пизону стало совсем плохо. Он побледнел, на лбу выступил холодный пот, руки тряслись."Я пропал, — подумал проконсул. — Он не выпустит меня из своих когтей. Может действительно предложить ему взятку? Да что взятку? Я готов даже уступить цезарский трон, лишь бы уцелеть.Хотя, что я несу? Ведь этот ненормальный отказался от верховной власти, которую предлагали ему ренские легионы. Ренские легионы! Сила, с которой никто бы не смог тягаться. А он не захотел... ".— Слушай дальше, — продолжал Германик, суровым взглядом окинув дрожащего Пизона. — У меня есть сведения, что ты допустил серьезные нарушения в налоговой политике Империи. Ты отдал сбор налогов на откуп каким-то подозрительным иудеям и финикийцам, которые бессовестно грабят народ. А в случае неповиновения порядок наводят какие-то банды, состоящие из людей в масках. Они убивают непокорных и сжигают их жилища. В провинции процветает самый настоящий террор. Что ты можешь сказать в свое оправдание по этому поводу?— Я исправно отправляю деньги в Рим, — пробормотал Пизон. — За мной нет никаких недоимок...— Да, деньги ты вносишь. Но сколько же ты кладешь в свой карман, если довел вверенных тебе жителей Сирии до полной нищеты? Или ты хочешь, чтобы вспыхнуло восстание? Здесь, вблизи парфянской границы?Пизон молчал.— Что ж, возможно, именно этого ты и добиваешься, — зловещим тоном сказал Германик.Некоторое время оба молчали.— Далее, — заговорил вновь молодой человек. — Вопрос об армии. Я не поверил своим глазам, когда увидел, в каком состоянии находятся войска. У солдат нет самого необходимого, жалованье не выплачивается, свирепствует палочная дисциплина, учения не проводятся.Это же не армия, а банда с большой дороги. Наверное, даже свора нумидийцев Такфарината выглядит лучше.Кроме того, мне стало известно, что и кадровую политику в войсках ты ведешь, руководствуясь лишь своими личными интересами. Ты отстранил от службы всех способных и толковых офицеров, а на их место принял всякий сброд, даже вольноотпущенников и бывших каторжников. Говорят, что они выплачивают тебе солидную мзду за такое возвышение. Это так?— Не совсем, — пролепетал Пизон.Германик с презрением махнул рукой.— Вижу, что так. И еще одно — меня проинформировали, что среди солдат ведется постоянная целенаправленная пропаганда, враждебная цезарю и Империи. Ты что же, хочешь предстать перед судом по обвинению в государственной измене?— Это ложь! — крикнул Пизон. — Мои слова не так поняли. Я всем сердцем предан цезарю. Императрица Ливия...— Оставим Ливию, — перебил его Германик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150