* * * Тут, несчастный, так страдалЯ больным желудком,Что и крошки не съедалЗа целые сутки.Все засмеялись, Август тоже.— Да, было, было! — воскликнул он. — Бедняга Гораций. Теперь я его понимаю.Сатурнин сделал знак рукой и продолжал декламировать: * * * Воду мутную хлебал,Так, что кишки пели,И с тоскою наблюдал,Как другие ели. * * * Сгущавшиеся сумерки уже прорезали рвущиеся вверх остроконечные языки пламени костров, разожженных слугами. Постепенно запах жарящегося мяса и специй оттеснял болотную вонь. Комаров тоже поубавилось, зато лягушки где-то недалеко дружным хором вторили смеху благородных патрициев.— А еще вон тот стишок, который он написал после визита в Капую, помнишь? — спросил Август. — Меценату эта вещь очень нравилась. Как же там...Он почесал в затылке, припоминая.— А, вот как! * * * Помню в Капую мы, в гости,Заглянули в мае.Меценат хватает кости,Я уже зеваю.Он азартен, горячится -Мне вздремнуть бы сладко,Меценат за стол садится,Я иду в кроватку. * * * Почтенные сенаторы хохотали как дети, вспоминая свою молодость и балагура Горация, любимчика и Августа, и Мецената. Подумать только, что сначала эти люди сражались друг против друга с оружием в руках: Гораций был трибуном в армии Брута и Кассия, убийц Юлия Цезаря, а Октавиан, будущий Август, вместе с Антонием и Лепидом возглавлял войска цезарианцев.После разгрома заговорщиков в битве под Филиппами Август великодушно простил всех своих противников, и Гораций решил воспользоваться этим. И слава богам! А то сложил бы где-нибудь под Утикой свою голову вместе с упрямым, непримиримым Катоном — и не узнал бы Рим его поэтического дара.А с миром, который цезарь дал истерзанной междоусобицами стране, талант его расцвел под опекой тактичного Мецената, и квириты получили своего собственного великого поэта, не какого-то там грека.Эти возвышенные мысли, которые многим из собравшихся сейчас у носилок Августа людей пришли в голову, прервал громкий голос Друза. Сын Тиберия вновь чувствовал себя прекрасно, ибо уже успел надраться до обычного состояния.— О, сегодня у нас вечер поэзии! — крикнул он. — Гораций — это здорово. Но ты, дедушка, не до конца рассказал тот стишок. Там есть еще... как ты сказал: я иду в кроватку? А что было потом? Эй, Силан, — повернулся он к своему приятелю, который тоже был изрядно навеселе, — ну-ка, напомни...Силан хихикнул и начал читать громким, звучным, не лишенным приятности, голосом: * * * Ах, девчонка, просто диво!Все во мне проснулось,Подмигнул я ей игриво,Она улыбнулась.Три часа я ждал в постели,Обнимал подушку,Петухи уже запели —Не пришла подружка.Страсть, уснул, не успокоив.Никому не нужен,И приснилось мне такое,Что проснулся— в луже. * * * Август поморщился, но потом улыбнулся. Сатурнин хлопнул Друза по плечу и захохотал. Остальные тоже смеялись. Лишь вечно хмурый Тиберий критически оглядел сына и тяжелым шагом направился в свою палатку.Вот так — весело, со смехом и шутками — двигался этот поход. Словно и не было ни у кого никаких проблем, словно не встала между Августом и его женой тень Агриппы Постума.На следующий день ночевали в Террацине, на морском берегу. Ели жареную рыбу, пили легкое рецийское и бодрящее аминейское, слушали греческих музыкантов и декламаторов, посмотрели выступления мимов и танцоров.Еще через двадцать шесть миль, в Формиях, цезаря и его свиту пригласил к себе в гости местный аристократ, приятель Августа. Там они пробыли два дня, отдыхая и набираясь сил. Это было сделано потому, что принцепс, видимо, все-таки простудился на болотах, и его начала слегка трясти лихорадка. Да и желудок чего-то закапризничал, отказываясь принимать пищу.Ливия с тревогой в голосе заявила, что теперь сама будет готовить кушанья для мужа, но тот вежливо поблагодарил и отказался.— Не беспокойся, родная, — сказал он с улыбкой. — Мне нужно совсем немного, и с этим прекрасно справится мой повар.В Капуе Августу чуть полегчало, а потому он не стал там задерживаться, и рано утром поход двинулся дальше. Через семнадцать миль была сделана остановка — тут, на развилке, пора было прощаться. Тиберий с немногочисленными спутниками должен был двигаться дальше по виа Аппия, до самого Брундизия, где его уже ждал корабль, чтобы перевезти через Адриатическое море в Иллирик, к месту дислокации Данувийской армии, а цезарь со своей свитой собирался свернуть направо и посетить Неаполь, откуда морем вернуться в Рим.Обоз отправился сразу же, чтобы подготовить все к ночлегу, а Август, Тиберий, Ливия и сопровождавшие их достойные граждане задержались на часок, чтобы проститься, пожелать друг другу удачи и выпить кубок вина за успешные боевые действия против взбунтовавшихся далматийцев.Сабин, держась в некотором отдалении, наблюдал за сценой прощания. Август, сидя в носилках, поскольку был еще слаб после болезни, произнес напутственную речь, которую все выслушали с почтительным вниманием. Даже Тиберий перестал хмурить лоб, что он постоянно делал на официальных церемониях. Затем с подобными речами выступили несколько сенаторов и бывших консулов, среди них был и Гней Сентий Сатурнин.— Родина ждет от тебя побед, достойный и храбрый Тиберий, — сказал он. — И помни — время не ждет, так что прошу тебя не задерживаться в пути, чтобы как можно скорее ступить на землю Иллирика и навести там железный римский порядок.После этого к Тиберию подошла Ливия. Она обняла сына, прижалась губами к его щеке и стояла в этой театральной позе несколько секунд, полузакрыв глаза.— Сенатор Сатурнин, — сказала она затем холодно, — просит тебя поспешить. Что ж, он государственный муж и истинный римлянин, он думает только о благе Отечества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158