Им пришлось провозиться еще парочку часов. Когда работа была закончена, они высадились на берег и наполнили бочонки из-под пива свежей родниковой водой. Кто-то из мореплавателей набрел на стадо овец. Они завладели девятью овцами. Молоденький пастушок сбежал, убоявшись боевых топоров. Вернувшись, они тут же принялись солить баранину, чтобы она хоть как-то сохранилась в их плавании на запад.
Наконец, когда солнце уже садилось, а заделанная брешь перестала пропускать воду, «Длинный Змей» вновь отправился по следам Хокона Красноглазого.
– Я не знаю, куда мы отправляемся, друзья, – сказал Харальд, когда солнце село и сумерки сгустились, – но стыдно было бы нам повернуть спины и сделаться посмешищем наших жен, когда мы вот-вот наступим на пятки человеку, принесшему нам столько горя.

6. ПУТЬ НА ЗАПАД
И всю дальнейшую жизнь аж до тех самых дней, когда пришло им время пройти через дубовые двери Валхаллы, где старые воины улыбаясь сидят за столами и ждут их прибытия, люди с «Длинного Змея» вспоминали это плавание как черный, кошмарный сон.
Временами огромные зеленые волны поднимались выше мачт, выше прибрежных скал. А то вдруг нависали как темные тучи и с грохотом обрушивались на палубу, швыряли корабль, как щепочку в потоке водопада, вращая и вращая его до тех пор, пока люди на борту теряли не только всякое представление о том, в каком направлении надо плыть, а вообще ощущение реальности. Они не были уверены, что существует мир и сами они.
Потом все разъяснялось и утихло, и их корабль качали приливы и отливы, и он скользил, точно состязаясь на каких-то сумасшедших скачках, плавно скатываясь по зеленым, заколдованным, грозящим смертью холмам. Викинги вычерпывали воду своими наполовину проржавевшими шлемами, ведя бесконечное и безнадежное сражение с непокорным, своевольным морем.
Пройдя десять лиг, они лишились и мачты, и паруса. А через двадцать они уже не помнили собственных имен. Их застывшие губы отказывались произнести хотя бы звук. Они передвигались, как люди, впавшие в глубокий транс, которых впереди ожидает только одно – смерть.
Но каким-то чудом смерть их все-таки не настигала.
Снова и снова она грозила им, без конца разевая свои покрытые пеной челюсти. Казалось она вот-вот проглотит «Длинного Змея». А потом исчезала…
Однажды Харальд увидел издали корабль Хокона Красноглазого, который скользил по водам прилива как по склону зеленой горы. Временами он как-то странно дергался, точно жеребец, которому стрела угодила в сердце.
Но Харальд никому ничего не сказал. Был момент, когда он не смог вспомнить имя того, кто плыл на этом корабле, имя человека которого он, Харальд, поклялся уничтожить. Так оно было в те страшные дни: люди забывали, куда и зачем они направляются, что за дело позвало их в путь, и как зовут их смертельного врага…
И тогда, когда уже думалось, что смерть была бы избавлением, небеса прояснялись, белые птицы опускались на покачивающуюся палубу, а высокие волны делались плоскими и гладкими, как стекло, и упругими, как мускулистая спина великана.
Однажды, ближе к вечеру, «Длинный Змей» подошел к одинокому острову. Его скучные скалы громоздились среди безбрежного моря. Тогда все, кто еще не утратил способности к передвижению и членораздельной речи, с криками ринулись на берег, и ухватились за канаты ослабевшими руками, пытаясь пришвартовать «Длинного Змея» к берегу.
И там, на этом заброшенном островке, когда темнота уже почти совсем окутала его, точно серым плащом, викинги пустили на дрова пару пивных бочек, выбили искру, ударяя кремнем о железо, и разожгли костер.
В самом сердце океана на незаметном островке люди «Длинного Змея» сели вокруг огня и, постепенно согреваясь, пытались вспомнить имена тех десятерых, что потеряли в это страшное время разрушительных штормов.
Но пока они смогли собраться со своими размокшими в соленой морской воде мыслями, налетела огромная стая птиц, которая старалась будто бы смести их с острова белыми крыльями.
И вдруг кто-то из викингов завопил не своим голосом:
– Скорее на корабль! Этот остров опускается в море!
И вот вода поднялась сначала по колено, а потом и по горло. Они увидели, как сперва залило их костер, а затем остров целиком ушел в морскую пучину.
И те, у кого еще достало присутствия духа и сил, боролись с канатами, чтобы снять корабль с якоря.
В эту ночь они потеряли еще пятерых. А над скрипящим, снова давшим течь, побитым бурей кораблем кружили птицы и кричали дикими голосами, точно фурии.
– Я во всем виноват, – сказал Харальд, лежа на палубе у борта. – Не пристало человеку тащить людей в неведомые моря на бессмысленную погибель. И еще один раз в жизни, Груммох, брат мой, я совершил ошибку.
Груммох, распластавшись, лежал в шпигате. Он повернул свою косматую голову и ответил Харальду через силу.
– Харальд Сигурдссон, человеку не дано провидеть будущее. И ни один человек сам не выбирает себе судьбу. Яйцо его жизни держат в руках духи, и он им сам распорядиться не может.
Но многие, например, Гудброд Гудбродссон, ворчали и говорили, что вождь должен жертвовать собой, если его людей постигнут черные дни.
Другой, лежавший с ним рядом сказал, что Харальд теперь до самой смерти в долгу перед дружинниками, за то, что они оставили свои дома и согласились отправиться с ним в эту погоню за отмщением.
Возвышая голос, чтобы перекричать поднимавшийся ветер, Груммох напомнил им, что не оставляли они никаких домов, потому что оставлять им было нечего после того, как Хокон все сокрушил и пожег. Поэтому каждый из них стремился отомстить, а не только Харальд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40