А иные говорили, что если бы Харальд вовремя к ним прислушался, то «Длинный Змей» был бы уже на полпути к дому.
Но Ваваша постарался всех примирить. Он поднялся и стал исполнять у костра Танец Орла, широко раскинув руки, кружась и подпрыгивая, словно птица, которую он изображал, парила в воздухе над костром. Время от времени он издавал клич: «Ку-и-и-и! Ку-и-и-и!»
Женщины у отдаленных костров подхватили этот клич «Ку-и-и-и! Ку-и-и-и!». И кричали до тех пор, пока лесное эхо многократно его не повторило.
Когда барабанные палочки из молодого ясеня и орешника начали выбивать легкую дробь, Ваваша застыл на месте, поднялся на цыпочки, и колыша руками, точно трепеща крыльями, сомкнул кончики пальцев над головой.
И пока все молчали, застыв в восхищении перед дивно исполненными танцем, Хеоме встал и с презрением плюнул в огонь.
Но никто даже и не взглянул на него. Все взоры были устремлены на юного воина, который однажды сделается вождем их племени.
Когда Ваваша замер, вытянувшись на носках, барабаны ударили – туанг! – точно слетела стрела с тетивы огромного лука.
И затем, в полной тишине, Ваваша, выкрикнув высоким голосом «Ку-и-и-и-ок!», закружился на месте, опускаясь все ниже и ниже, кругами обходя костры, пока наконец не опустился на землю, все еще трепеща одной рукой-крылом.
Наконец, и эта рука замерла, и бой барабанов стал стихать, пока не превратился в еле слышный шепот, и замер вместе с затихшей на земле птицей.
Глаза у женщины сделались влажными от слез, дети подползли поближе к матерям, пряча лица в их кожаных одеждах. И только воины продолжали молча взирать на Вавашу, их медные лица оставались неподвижны и бесстрастны. Они молча выражали свое восхищение.
Гичита наклонил свою старую голову и произнес молитву, обращенную к Богу-Орлу:

О Птица Грома! О Птица Грома!
Мы покланяемся тебе!
Мы, племя беотуков, взываем к тебе о помощи!
Помоги нам завершить это путешествие,
О, Птица Грома!
Помоги нам вернуться домой невредимыми!
Мы молим тебя только об этом.
О, Птица Грома!

Тогда Ваваша поднялся и подошел к отцу.
– Хорошо ли я танцевал, отец? – спросил он с улыбкой.
Старый вождь кивнул.
– Очень хорошо, сын мой, – сказал он. – Я сердцем чувствую, что теперь мы доживем до того, чтобы вновь увидеть Великие Озера, и доберемся до священных камней.
Но Харальд шепнул Груммоху:
– Я бы во все это поверил тоже, если бы этот бешенный волк, Хеоме, оказался бы скованным железной цепью, так чтобы нам можно было каждый час знать, что он замышляет. Прошлой ночью мне приснилось, будто он стоит на воде прямо посредине реки и беседует с Девой со щитом, которая однажды явилась мне из тумана, после того как я оставил Хавлока Ингольфссона погибать на тонущем острове. Во сне мне почудилось, будто Хеоме и Дева со щитом о чем-то договорились друг с другом, потому что они держались за руки и улыбались. И чуднее всего то, что искалеченные руки Хеоме были совсем здоровы, а пальцы его шевелились после рукопожатия Девы.
– Снам не стоит доверять, – ответил Груммох. – Мне как-то раз приснилось, что у меня появился новый меч и боевой топор, весь отделанный драгоценными камнями из Миклагарда. Так ясно я это видел, и дотрагивался до них, и даже чуть было палец не обрезал! А проснулся, пошарил под лавкой, где им полагалось лежать – и ничего похожего! И никто мне их никогда не дарил! Нет, Харальд, смешно верить снам. Не думай ты больше про этого Хеоме Волка. Если он станет чересчур опасным, я скажу Кнуту Ульфссону, берсерку, чтобы он прогулялся с Хеоме в лесочек и показал ему путь в Валхаллу – своим маленьким ножичком. Это поручение, безусловно, понравится Кнуту, потому что он мало думает о чем-либо другом. Его не заставишь грести или тянуть корабль на веревках! Но надо же ему что-нибудь делать, чтобы оправдать свое существование!
Харальд отвернулся, ничего не ответив. Ему казалось, что вряд ли Кнуту захотелось бы прикончить увечного сына Гичиты, сколь зловредным он бы ни оказался. Для этого Кнут был слишком серьезным воином.
Но на следующий день перед храбрецом Кнутом встала другая задача, которая была ему больше по вкусу, хоть и явилась полной неожиданностью и для него самого и для всех остальных.
Он брел по лесу вдоль берега, когда остальные воины выгребали против течения, как вдруг прямо перед ним спрыгнул с дерева незнакомый краснокожий и накинулся на него, размахнувшись боевой дубинкой.
Кнут был не тем человеком, который уклоняется от битвы. Он быстро пригнулся так, что дубинка только мазнула его по спине. Затем берсерк ударил краснокожего по ногам, и тот мгновенно оказался на земле. Кнут и сам не запомнил, как он махнул своим топором. Краснокожий, неподвижно лежавший у его ног, уж и вовсе не мог ничего вспомнить. Он был убит единственным ударом топора.
Затем Кнут спел короткую песенку о том, какой он лихой вояка, стащил с убитого его головной убор и одежду, расшитую голубыми и желтыми бусинами и облачился в них. В душе он был франтом, только вот в бесконечных путешествиях и плаваниях бедному Кнуту негде было развернуться.
Когда наконец он догнал «Длинного Змея», который боролся с речной стремниной, кто-то из викингов крикнул:
– Глядите-ка на берегу какой-то белый краснокожий!
Тут все рассмотрели белокурые косы и признали в «краснокожем» Кнута Ульфссона.
– На тебе наряд сына вождя, – сказал Ваваша с мрачной улыбкой. – Так одеваются люди из племени снейда. Красиво, ничего не скажешь.
Кнут приосанился и тряхнул убором из перьев.
– Тот, на ком были эти одежды, их вовсе не заслуживал, – заявил он. – Кто носит такой изысканный наряд, должен уметь драться более искусно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40