Александр ЕТОЕВ
ОБРАТНАЯ СТОРОНА ЗЕМЛИ


1
Мелкий, чуть крупнее дробины, в тесто был запечен камень, похожий на
щучий глаз. Князь подбросил камешек на ладони, задумчиво поскреб в бороде
и вытащил записную книжку.
Столовая при гостинице называлась, как и гостиница, - "Коммунальщик".
Он записал: гостиница "Коммунальщик" - Sic!
Чай он допивать не стал, на дне плавали бурые хлопья мути, убрал
камень в карман и отодвинул стакан. Пепельниц на столах не было. Князь
покрутил пальцами папиросу, заметил колпак раздатчицы и курить пока
передумал. Среди римлян ты римлянин, среди столующихся россиян -
россиянин. Князь уважал законы и правила коммунального общежития. Когда в
восемьдесят четвертом он отыскал в избе погожского рыбака редчайший
экземпляр "Блудодея", запрещенного царской цензурой и преданного анафеме
духовенством, ему помогло лишь то, что, выпив с хозяином за знакомство, он
встал и перекрестился на образа. Традиции - местное золото. Путешествуя за
книжными редкостями, Князь то носил бороду, то не носил, то был прост, как
нищий на паперти, то пускался в ученую заумь; единственный посох, за
который он твердо держался и который не выпускал никогда, - это вера в
волшебницу-книгу.
Время приближалось к полуденному. Местный музей, куда он собирался
наведаться по приезде, с неделю как заперли на замок по причине смерти
смотрителя. Об этом ему рассказал человек, торговавший на площади квасом.
Еще поведал квасник площадной, что квасок нынче ссака, а не квасок, что у
него, ежели гость желает, найдется квасок покрепче, что пиво в бане на
Сошной по восемь рублей бутылка, а раков в Каменке еще в том году всех
повывели. Что Тимофееву он на плешь клал, что он не какой-нибудь говенный
цыган с Затонья, что его не замкнешь на сутки в милицейский амбар и не
заставишь булыжником выпрямлять гнутые гвозди. Что Маруська с Киевской
улицы родила на Пасху японца, а у смотрителя Фогеля и дом пограбили в ту
же ночь, когда самого убили. А убили его в музее, так и нашли уткнутого
лбом в витрину, где лежали древние мощи. А во лбу - дыра с яйцо.
Солнце светило в спину, но не жарко, а как-то жалостно. Спешить,
выходило, некуда. Знакомых в городе - никого. И сам городок, невесть
почему называвшийся Камень-городом, был скучен, как любой провинциальный
райцентр, пропахший запахами пыльной сирени и псины с местной мыловаренной
фабрики. Старых построек в городе почти не осталось, лишь ветхая
кладбищенская церквушка да здание райсовета, построенное по преданию
Львовым.
Кроме Князя, одиноко сидевшего у окна, из столующихся народу не было
ни души. Князь достал из кармана книжицу - небольшую, в восьмую долю
листа, смахнул со стола крошки и бережно положил на край.

2
В начале была книга.
На бумаге цвета гаснущей на песке волны - голубовато-серой; на титуле
ни слова о сочинителе, лишь строго и просто: "Повесть о княжем камне".
Шрифт был старый, печально-строгий - классическая антиква,
переседланная под российский зад. Таким печатали державинскую "Фелицу".
Книга издана в маленьком городке в типографии некоего Козырева. На титуле
так и стояло: Камень-город. В типографии Козырева. Года не было.
Сама бумага - с мутнеющей на свету филигранью; на ней не то медведь,
не то черт - на плече топор, на голове пудовая княжеская корона. Если на
знаке не черт, то бумага выделки конца позапрошлого века с ярославской
мануфактуры наследника Саввы Яковлева.
Все это было понятно. Непонятно было другое. Ни в одном из
существующих каталогов "Повести о камне" не значилось. Князь три ночи
кряду не мог заснуть, так его поразил этот факт.
То, что местом, где печатали книгу, обозначен был Камень-город, - не
очень Князя смущало. Конечно же, в таком богом забытом углу ни о какой
типографии в те времена и речи быть не могло. Ближайшей из провинциальных
печатен, если мерить по расстоянию, была ярославская. Но такие подмены
встречались. Хотя первый цензурный устав и был принят в России в 1804
году, но чертей дразнить и до сего счастливого года хотелось не всякому
храбрецу. В конце-то концов, книгу могли напечатать в Москве, или на Юге,
или, как поэт-метроман Струйский, в какой-нибудь безвестной Рузаевке.
Чтобы шишки, если начнут трясти, посыпались на луковки и на крыши
городишки, что понежальче. Потому и поставили при наборе никому
неизвестный город - из хитрости и для скрытности.
И все-таки в любой сказке нужно искать намек. И начать он решил
отсюда, с "фальшивого" места издания, чтобы с покоем на сердце поставить
на месте крест.

3
Князь собрался встать и идти, когда улицу за окном затемнило
набежавшее облако. С улицы запросился ветер, стал тереться боком о раму и,
тоненько подвывая, погромыхивать оконным стеклом. На столе задрожал
стакан. Повариха, стоявшая на раздаче, высунула из бойницы колпак и шумно
втянула воздух. Князь спиной почувствовал холодок. Когда он встал и
двинулся к двери, пыльный столовский кот, тихо дремавший на подоконнике,
ожил и встрепенулся. Шерсть на нем встала дыбом, его подбросило как
ужаленного, и, сшибая неубранную посуду, кот бросился по столам наутек.
Рассыпавшись черной ракетой, он влетел в кухонное окно и где-то там
успокоился.
- Рупь с тебя, оглашенный, - заорала на кота повариха.
1 2 3 4 5