Кто-то организует сопротивление, возможны неожиданности, кто-то, видимо, не покорился… Фелипилльо, прежде чем отправился с де Сото на Акору, узнал его имя: инка Манко. Проклятый дикарь! Нужно заняться им всерьез.
Писарро созвал на совещание офицеров и идальго. Явился также и де Сото, который прибыл в лагерь почти одновременно с Синчи, вопреки предсказанию Тупака-Уальпы. Наместник был в доспехах, видимо, для того, чтобы подчеркнуть всю серьезность ситуации. Однако совещание он проводил спокойно.
— Сеньоры! Деревушку, которая расположена перед нами в долине, обследовал дон Хуан Рада, и я уверен, что он сделал это серьезно и основательно.
— Разве кто-нибудь сомневался в том, что я добросовестно выполняю свои обязанности, сеньор наместник?
— В данном случае — нет. Итак, деревня пуста. Собаки-язычники бежали, захватив с собой все съестные припасы. Вокруг не видно ни одной ламы. На сколько дней хватит нам того количества скота, которое мы гоним за собой, сеньор Кандиа?
— Самое большее на три-четыре дня, ваше высочество.
— Именно, Поэтому я приказываю: мой брат Эрнандо отправится по долине направо, сеньор Альмагро — налево. С ними — вся конница. Они встретятся у подножия той белой горы, что виднеется на юге. А мы с пехотой и артиллерией выступим сегодня ночью.
С самого начала похода Писарро обычно придерживался одного твердого правила: ночью обоз остается на месте, выставляются удвоенные караулы. Поэтому офицеры переглядывались, не скрывая своего удивления.
— Ночью, ваше высочество? — осмелился спросить Хосе Мариа де Эскобар, влиятельный гранд и поэтому более смелый, чем остальные.
— Да, ночью. Сейчас почти полная луна, поэтому будет хорошо видно. Эти краснокожие дикари, вероятно, уже знают, что белые ночью не воюют. Именно поэтому мы и выступим ночью. Где-то поблизости эта собака, этот ублюдок дьявола Манко. Может, ночью нам удастся схватить его. Конница должна отрезать ему пути отступления и захватить его в плен. Если это не удастся, то мы по крайней мере завладеем стадами лам.
Молчавший до сих пор Диего де Альмагро, второй руководитель экспедиции, до глубины души оскорбленный тем, что Писарро предварительно с ним не посоветовался, сказал с явной иронией:
— А наш обоз? Эта толпа невольников, несущих добычу, и эти… хм, пленницы?
— Они, разумеется, отправятся вместе с нами.
— Хм, могут возникнуть известные трудности. Некоторые женщины очень измучены.
— Какое мне дело? И стоит ли вообще говорить об этом? Такого товара полно в каждом селении. Найдутся и другие. Если какая-либо не может идти, так черт с ней!
— Вы прикажете их оставить, ваша милость, чтобы они могли уйти, куда им вздумается?
— Нет, разумеется. Я вовсе не хочу, чтобы они рассказали своим соплеменникам о нас. Пусть о них побеспокоится мой несравненный Луис.
Альмагро поморщился при упоминании о палаче, сопровождавшем экспедицию, который был еще и шпионом Писарро, однако ничего не сказал. Сама мысль об убийстве пленниц, которые не могли двигаться дальше, не показалась никому из ряда вон выходящей.
— Есть еще одна трудность, ваша милость, — почтительно произнес Хуан Писарро. — Кобыла дона Педро де ла Гаско рано утром ожеребилась.
Писарро вдруг загорелся интересом.
— Почему вы молчали, сеньор? Все ли в порядке? Хвала господу богу, который все время оказывает нам, его рыцарям, свою милость. А кто явился на свет, сеньор Педро? Жеребец? Ха, первый конь, родившийся в Новом Свете. Это отрадный знак. Отличный знак. Назовем же его «Primus». Ваша кобыла, сеньор, — лошадь чистых кровей. Если таков и жеребенок… Разумеется, наши планы теперь меняются. Мы останемся здесь на несколько дней. В конце концов можно сделать так: сеньор Гаско с пятнадцатью воинами останется в этом селении. Он будет охранять добычу и невольников. А остальные двинутся в путь, как я уже говорил. Это позволит нам свободнее маневрировать. Потом мы вернемся сюда с новой добычей.
— Ваше высочество, а этот царек Тупак-Уальпа и его двор? Там ихней голытьбы несколько сот человек. Я не устерегу их всех с горсткой людей.
— Правильно. Царька следует посадить под замок в каком-нибудь помещении. Но с превеликим почетом, хе-хе-хе! Остальные не удерут, если он окажется взаперти.
— Однако у него будет возможность сноситься со своими, — буркнул Альмагро.
— Это он может, я знаю, — ответил Писарро, неожиданно помрачнев. Он поднялся и, высокомерно кивнув, дал понять, что совещание окончено.
— Сын Солнца! — Синчи шептал, как можно тише, хотя поблизости никого не было. — Белые выступают, чтобы настичь и разбить инку Манко. Мне говорил об этом Фелипилльо. Они возвратились из Акоры. Это правда. Я сам слышал. Я уже многое понимаю в их речи. Что мне теперь делать?
— К инке Манко ты не пойдешь. Кипу-камайок уже вяжет кипу, а ты разошлешь их этой же ночью по всем общинам, по всем уну, вплоть до самой маленькой деревушки. Необходимо воспользоваться тем, что белых останется немного и они не смогут нас охранять.
— У меня нет здесь часки, сын Солнца. Сторожевые посты на дорогах опустели.
— Ты отправишь тех, что находятся при дворе, а остальных найдешь среди невольников, которых гонят с собой белые. Сегодня удастся уйти каждому, у кого достанет мужества.
— Я сделаю так, как ты приказываешь, сын Солнца. Они должны разнести какие-нибудь устные приказания?
— Да. Они должны всюду говорить: приказывает Тупак-Уальпа, сапа-инка, сын Солнца. Убивайте белых везде и любым способом. К чему прикоснулся белый, то осквернено. Белые — это грабеж, насилие, убийство.
— Это слова жрицы Кафекилы, сын Солнца.
— Да.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98