ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
— И ты бы оставил меня здесь?— Нет, Энрике, один махари Махари (дромадер) — одногорбый верблюд.
приготовлен и для тебя. Я не забуду твоего участия, когда я убил льва, собиравшегося сожрать мою Афзу.— И в благодарность, граф, ты ничего не сказал мне о происшедшем.— Не ко времени было бы рассказывать. Теперь дело идет о чашей жизни»— Но кто же передаст Хасси аль-Биаку, что мы в карцере, скованные?— Человек, на которого ты уж никак бы не подумал: сержант Рибо.—Да неужели? Он, кажется, ненавидит тебя и придирается к тебе больше, чем к кому бы то ни было.— Рибо самый человечный из всех; когда он может спасти жизнь, он охотно спасет ее, если только ничто не грозит при этом его нашивкам.— Да, ты прав… Рибо! Вот уж никто бы не поверил. А я считал его палачом!… И ты думаешь, граф?…— Еще сегодня Афза узнает о моем аресте.— И сержант станет помогать нам?— Если не станет помогать прямо, то не будет и мешать, только если не скомпрометирует себя при этом…Тосканец огляделся и затем, устремив взгляд на окно, защищенное крепкой железной решеткой, снабженной сверх того еще жалюзи, как в магометанских гаремах, спросил:— Только как это мы отсюда выберемся?— Трех недель еще не прошло, — ответил мадьяр. — Нам спешить нечего.— А все лучше бы вырваться сегодня Ты забыл, граф, об этой собаке Штейнере.Глаза графа сверкнули странным огнем.— У этого негодяя, хоть он и соотечественник мне, никогда не хватало смелости взглянуть мне в глаза, — сказал он, — но сегодня, пользуясь тем, что нет капитана, он непременно явится сюда. Кто смеет тронуть венгерского магната? Клянусь тебе, отважься он только подойти ко мне, эти цепи разлетятся в куски, и не видать больше этому разбойнику нашего Дуная. Я жду его!— Да, граф, у тебя сложение богатырское… Не то что у меня… У тебя в жилах кровь хорошая…— У тебя не хуже… Ты знаешь, сколько вас пало в борьбе с австрийцами за венгерскую независимость…— Да, правда, — согласился тосканец, — наверное, не меньше, чем ваших в рядах гарибальдийцев…— Так мы, стало быть, равны, — начал мадьяр, но вдруг замолчал и стал прислушиваться.В коридоре раздавались тяжелые медленные шаги. При звуке их мадьяр, хотя и готовый на все, побледнел и сжал кулаки.— Штейнер! — сказал тосканец с явным страхом.— Должно быть, он, — глухо отозвался граф. — Я не боюсь: сумею справиться с этим диким зверем пушты.В ту же минуту послышался гнусавый голос вахмистра:— Теперь им от смерти не увернуться. Попались в железную руку трибунала.В ответ раздалось как бы глухое рычание, будто исходившее из груди медведя или гориллы.— Штейнер! — повторил, позеленев, тосканец. — Пересчитает он мне ребра.Мадьяр яростно потряс цепями, и снова его черные глаза вспыхнули.Он обладал такой физической силой, что мог разорвать свои цепи и помериться с соотечественником.— Пусть негодяй только палец поднимет, я уложу его на месте — и вместе с вахмистром, который его натравливает на нас. Погоди же!Мадьяр сел на нарах, устремив глаза на дверь. Он был похож на льва, готового броситься на добычу.Петли заскрипели, и в карцер вошел великан, между тем как вахмистр говорил:— Отделаешь их хорошенько — можешь отдохнуть и получишь двойную порцию водки. Я за все отвечаю…— Слушаюсь, господин вахмистр. Будете довольны. Дверь тотчас же затворилась за геркулесом.— А, это ты, Штейнер, — насмешливо встретил его магнат. — Ты как сегодня: выпил в меру? Вахмистр, вероятно, не поскупился.Вошедший стоял как бы удивленный, посматривая, по-видимому, испуганно то на мадьяра, то на тосканца.Венгр Штейнер был официальным палачом бледов Нижнего Алжира. Этот человек — личность не вымышленная, но вполне историческая, — прослужив три года в венгерских войсках, поступил в Иностранный Легион и, Бог знает какими судьбами, попал в Алжир, не зная ни слова по-французски.Он был отправлен в Дженан-эд-Дар, маленькое местечко в глубине Алжира, где начал свою служебную карьеру кашеваром при дисциплинарной роте, а скоро сделался помощником палача.Унтер-офицеры, пользуясь его полным незнанием французского языка и уверенные, что просьбы дисциплинарных не подействуют на него, мало-помалу стали пользоваться им для мучения своих жертв. Надо сказать правду, что вначале мадьяр не особенно обрадовался выпавшей на его долю обязанности, но унтер-офицеры всякого рода ухищрениями сумели подчинить его себе, и вот уже месяц за месяцем этот скот повиновался их приказаниям.О нем рассказывают, и вполне правдиво, ужасные вещи. Однажды один итальянец, Версине, отчаянно защищаясь от ударов кулака, которыми его обрабатывал венгр, почти полностью откусил у него большой палец правой руки.Надо сказать, что мучители-начальники старались не подходить к тем, кого мучили, и для обуздания непокорных всегда выпускали гиганта Штейнера. Мучить, ломать ребра и руки стало обязанностью этого дунайского медведя.Грубые инстинкты, дремлющие в человеке, уже не сдерживались в нем, и он сполна пользовался своей необыкновенной физической силой.Наглядными признаками того озлобления, которое он вызывал, были многочисленные рубцы и раны на его теле. Ужасны рассказы этого мадьяра, записанные Жаком Дюром; не одно убийство тяготело на свирепом палаче бледа…
Увидав вошедшего соотечественника с налитыми кровью глазами, искаженным лицом и засученными рукавами, как бы для того, чтобы продемонстрировать свои могучие мускулы, Михай Чернаце встретил его ироническим вопросом:— Ты пришел сюда, чтоб показать мадьярскую силу? Не слыхал я до сих пор, чтоб мадьяр на чужбине служил палачом…Услыхав эти слова, колосс закачался, будто его хватили по голове, и стоял, опустив руки и бессмысленно уставившись перед собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
приготовлен и для тебя. Я не забуду твоего участия, когда я убил льва, собиравшегося сожрать мою Афзу.— И в благодарность, граф, ты ничего не сказал мне о происшедшем.— Не ко времени было бы рассказывать. Теперь дело идет о чашей жизни»— Но кто же передаст Хасси аль-Биаку, что мы в карцере, скованные?— Человек, на которого ты уж никак бы не подумал: сержант Рибо.—Да неужели? Он, кажется, ненавидит тебя и придирается к тебе больше, чем к кому бы то ни было.— Рибо самый человечный из всех; когда он может спасти жизнь, он охотно спасет ее, если только ничто не грозит при этом его нашивкам.— Да, ты прав… Рибо! Вот уж никто бы не поверил. А я считал его палачом!… И ты думаешь, граф?…— Еще сегодня Афза узнает о моем аресте.— И сержант станет помогать нам?— Если не станет помогать прямо, то не будет и мешать, только если не скомпрометирует себя при этом…Тосканец огляделся и затем, устремив взгляд на окно, защищенное крепкой железной решеткой, снабженной сверх того еще жалюзи, как в магометанских гаремах, спросил:— Только как это мы отсюда выберемся?— Трех недель еще не прошло, — ответил мадьяр. — Нам спешить нечего.— А все лучше бы вырваться сегодня Ты забыл, граф, об этой собаке Штейнере.Глаза графа сверкнули странным огнем.— У этого негодяя, хоть он и соотечественник мне, никогда не хватало смелости взглянуть мне в глаза, — сказал он, — но сегодня, пользуясь тем, что нет капитана, он непременно явится сюда. Кто смеет тронуть венгерского магната? Клянусь тебе, отважься он только подойти ко мне, эти цепи разлетятся в куски, и не видать больше этому разбойнику нашего Дуная. Я жду его!— Да, граф, у тебя сложение богатырское… Не то что у меня… У тебя в жилах кровь хорошая…— У тебя не хуже… Ты знаешь, сколько вас пало в борьбе с австрийцами за венгерскую независимость…— Да, правда, — согласился тосканец, — наверное, не меньше, чем ваших в рядах гарибальдийцев…— Так мы, стало быть, равны, — начал мадьяр, но вдруг замолчал и стал прислушиваться.В коридоре раздавались тяжелые медленные шаги. При звуке их мадьяр, хотя и готовый на все, побледнел и сжал кулаки.— Штейнер! — сказал тосканец с явным страхом.— Должно быть, он, — глухо отозвался граф. — Я не боюсь: сумею справиться с этим диким зверем пушты.В ту же минуту послышался гнусавый голос вахмистра:— Теперь им от смерти не увернуться. Попались в железную руку трибунала.В ответ раздалось как бы глухое рычание, будто исходившее из груди медведя или гориллы.— Штейнер! — повторил, позеленев, тосканец. — Пересчитает он мне ребра.Мадьяр яростно потряс цепями, и снова его черные глаза вспыхнули.Он обладал такой физической силой, что мог разорвать свои цепи и помериться с соотечественником.— Пусть негодяй только палец поднимет, я уложу его на месте — и вместе с вахмистром, который его натравливает на нас. Погоди же!Мадьяр сел на нарах, устремив глаза на дверь. Он был похож на льва, готового броситься на добычу.Петли заскрипели, и в карцер вошел великан, между тем как вахмистр говорил:— Отделаешь их хорошенько — можешь отдохнуть и получишь двойную порцию водки. Я за все отвечаю…— Слушаюсь, господин вахмистр. Будете довольны. Дверь тотчас же затворилась за геркулесом.— А, это ты, Штейнер, — насмешливо встретил его магнат. — Ты как сегодня: выпил в меру? Вахмистр, вероятно, не поскупился.Вошедший стоял как бы удивленный, посматривая, по-видимому, испуганно то на мадьяра, то на тосканца.Венгр Штейнер был официальным палачом бледов Нижнего Алжира. Этот человек — личность не вымышленная, но вполне историческая, — прослужив три года в венгерских войсках, поступил в Иностранный Легион и, Бог знает какими судьбами, попал в Алжир, не зная ни слова по-французски.Он был отправлен в Дженан-эд-Дар, маленькое местечко в глубине Алжира, где начал свою служебную карьеру кашеваром при дисциплинарной роте, а скоро сделался помощником палача.Унтер-офицеры, пользуясь его полным незнанием французского языка и уверенные, что просьбы дисциплинарных не подействуют на него, мало-помалу стали пользоваться им для мучения своих жертв. Надо сказать правду, что вначале мадьяр не особенно обрадовался выпавшей на его долю обязанности, но унтер-офицеры всякого рода ухищрениями сумели подчинить его себе, и вот уже месяц за месяцем этот скот повиновался их приказаниям.О нем рассказывают, и вполне правдиво, ужасные вещи. Однажды один итальянец, Версине, отчаянно защищаясь от ударов кулака, которыми его обрабатывал венгр, почти полностью откусил у него большой палец правой руки.Надо сказать, что мучители-начальники старались не подходить к тем, кого мучили, и для обуздания непокорных всегда выпускали гиганта Штейнера. Мучить, ломать ребра и руки стало обязанностью этого дунайского медведя.Грубые инстинкты, дремлющие в человеке, уже не сдерживались в нем, и он сполна пользовался своей необыкновенной физической силой.Наглядными признаками того озлобления, которое он вызывал, были многочисленные рубцы и раны на его теле. Ужасны рассказы этого мадьяра, записанные Жаком Дюром; не одно убийство тяготело на свирепом палаче бледа…
Увидав вошедшего соотечественника с налитыми кровью глазами, искаженным лицом и засученными рукавами, как бы для того, чтобы продемонстрировать свои могучие мускулы, Михай Чернаце встретил его ироническим вопросом:— Ты пришел сюда, чтоб показать мадьярскую силу? Не слыхал я до сих пор, чтоб мадьяр на чужбине служил палачом…Услыхав эти слова, колосс закачался, будто его хватили по голове, и стоял, опустив руки и бессмысленно уставившись перед собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12