Разве гордый Карфаген защищен, как бы следовало? Разве республика позаботилась о том, чтобы обеспечить свою безопасность? Она будет не в состоянии долго противостоять римлянам.— Боги! — воскликнул Хирам взволнованно. — Неужели же в самом деле судьбе угодно, чтобы я бежал отсюда? Вся моя кровь кипит при мысли об этом.— А что тебе остается делать, Хирам? — обратился к нему немного насмешливо Тала. — Может быть, ты побежишь к членам Совета Ста Четырех — предлагать свои услуги? Тем самым проклятым торгашам, которые изгнали тебя на чужбину? И за что? Только за то, что ты вместе с великим Ганнибалом сражался с римлянами за славу, свободу, величие Карфагена?— Да. Но ведь сейчас речь идет не о Совете Ста Четырех или суфетах! — возразил Хирам все еще взволнованно. — На карту поставлено самое существование Карфагена, моей родины!..— Твоя родина? Я не пожертвовал бы единой капли крови за такое отечество. Или Карфаген не показал в последние годы, насколько он неблагодарен, насколько до позора, до подлости труслив? Разве не Карфаген предал римлянам героя, своего лучшего сына, свою гордость, Ганнибала? Или не Карфаген, в угоду римлянам, отрекся от Ганнибала, оставил его беспомощным лицом к лицу с врагами? Разве не из-за этого предательства Ганнибал, чтобы не попасть живым в рабство к римлянам, покончил с собой? Умер, как и жил, — героем. Нет, проклятье лежит на Карфагене. Он перестал быть отчизной честных людей. Он — игрушка разбойничьей шайки торгашей, и он осужден бесповоротно, осужден именно потому, что он заслужил кару. Пусть те, которые довели его до унижения и позора, сами и расхлебывают заваренную ими кашу. Ты займись участью любимой женщины, позаботься о том, чтобы спасти ее, да и самого себя. Ведь если бы даже Карфаген снова победил, то в чьих руках здесь останется власть? В руках тех, кто торговал честью Карфагена, твоих врагов. И поверь, уцелей ты, даже если спасешь Карфаген, эти люди тебя не пощадят. Но ты не спасешь его: он погибнет, он погибнет.Хирам молча слушал речь Тала. Тени бежали по его лицу, мрачный огонь горел в его глазах, грудь вздымалась тяжело и неровно.— Как ты думаешь, Тала, когда смогу я считать себя окончательно выздоровевшим? — заговорил Хирам, когда молчание стало слишком тягостным.Тала пожал плечами.— Ну, дней через десять-двенадцать, и то если все будет идти так, как шло до сих пор! — ответил он на вопрос.— Долго. Мучительно долго! — пробормотал Хирам. Потом он опять обратился к Тале со словами:— Не знаешь ли, получено ли формальное извещение о том, что война объявлена, или это — только слухи?— Точно не знаю. Но, насколько мне известно, пока речь идет лишь об угрозе со стороны римлян. Но это не меняет положения. Ты упускаешь из виду старого кровожадного леопарда Массиниссу. Ты забыл, как страстно он ненавидит Карфаген. И теперь, уничтожив, в сущности, последние способные защитить страну силы карфагенян, он едва ли будет сидеть сложа руки. Он быстр, как молния. Я предвижу, что он раньше римлян обрушится на Карфаген, чтобы добить его.— Да, да. В этом отношении ты прав. Но тем более причин и мне не сидеть сложа руки, а выступить на защиту моей родины.— Ты, должно быть, разработал уже какой-нибудь план, как помочь Карфагену в беде, — осведомился Тала.— Да, во всяком случае я, как мне думается, смогу оказать большую услугу отчизне.Фульвия, молча слушавшая словопрения, положила руку на плечо Хирама.— Послушай, друг! — предостерегла она. — Подумай, не один раз подумай, прежде чем что-то предпринимать. Да, я знаю, сейчас, когда грозовая туча нависла над Карфагеном, тебя, пожалуй, не тронут. Может, тебя даже с радостью примут. Один твой меч стоит больше, чем сотни мечей наемников. Ты — один из тех, за кого карфагеняне цепляются в час грозящей беды. Но Тала прав: пройдет гроза, и твои соотечественники отвернутся от тебя, предадут тебя, как предали Ганнибала.— А я так думаю, — вмешался Сидон. — Пока война закончится, много воды утечет. Хоть Карфаген и не таков, каким был некогда, но ведь тут малому ребенку понятно, что это — последний бой не на жизнь, а на смерть. Значит, Карфаген окажет отчаянное сопротивление. Пройдут многие недели и месяцы, прежде чем решится его судьба. А за это время мало ли какие случаи могут представиться?Короткий сухой удар в дверь прервал беседу.Как-то невольно все одновременно вздрогнули и обернулись к двери. Крик удивления вырвался из уст Хирама, Си-дона и Фульвии.— Фегор!Действительно, на пороге, насмешливо улыбаясь, стоял шпион Совета Ста Четырех.— Ты? Здесь? — бормотала Фульвия, поднимаясь и идя ему навстречу. — Как ты узнал, что мы находимся в этом доме?Фегор улыбнулся уже откровенно насмешливо, прищурив глаза.— Это было так трудно, так ужасно трудно, — сказал он иронически. — Мне пришлось пройти за тобою вслед, когда ты вышла из моего дома, идти, не теряя тебя из виду, подглядеть, куда ты вошла. А потом — этот дом я посещаю далеко не первый раз.— Смотри, берегись! — сказал угрожающе Хирам. — Не в первый раз ты приходишь сюда, но, может быть, в последний!..Сидон и несколько воинов, не ожидая приказания, бросились к двери, чтобы отрезать дорогу шпиону.Но Фегора, казалось, ничуть не обескуражил и этот судорожный прием, и даже то, что воины теперь ждали лишь сигнала Хирама, готовые броситься на пришедшего.— Та-та-та! Зачем торопиться? — сказал он спокойно. — Я пришел к вам, как это ни странно, с дружескими… гм… намерениями.— Хорош друг! — вызывающе и презрительно воскликнул Сидон.— Почему нет? — пожал плечами Фегор. — Что мешает нашей дружбе?— Дружба профессионального предателя…— О боги!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39