ежедневно я получал роскошный завтрак, обед и ужин, свежее белье, тонкое и прекрасное, и совершенно новый щеголеватый костюм от хорошего портного, того же покроя и сшитого из того же материала, что и у доктора. Вообще во всем была видна забота и внимание ко мне. Так, например, мне присылали книги, в каюте топили печи, когда я стал замечать, что температура заметно падает, постельное белье нагревали грелками, словом, делали все, чего только мог пожелать самый избалованный и изнеженный человек. Тем не менее это одиночное заключение страшно действовало на мои нервы, и чем дальше, тем больше.
На четвертые сутки пути наше судно, не особенно спешившее до сих пор, вдруг пошло полным ходом, а под вечер я заметил, что на палубе стало очень шумно. Я стал смотреть в иллюминатор и увидел, что громадная ледяная гора преграждала нам путь.
Вода каскадами сбегала с громадной ледяной массы, сверкавшей белоснежной чистотой, на которую местами падали розоватые тени заходящего солнца. Теперь мне вдруг припомнились слова Паоло, когда он в бреду все время кричал: «Лед, лед». Это была вторая тайна капитана Блэка: он скрывался во льдах, много севернее того пути, по какому следуют обычно суда, идущие в Канаду. Это я мог заключить по тому, сколько времени мы находились в пути.
Но это обстоятельство отнюдь не уменьшило моих страхов и опасений, преследовавших меня в этой плавучей железной тюрьме. С каждым днем я уходил все дальше и дальше от внешнего мира, все глубже и глубже зарывался в эту могилу и все более и более становился беспомощной жертвой в когтях этого всесильного капитана Блэка, который был волен казнить меня или помиловать по своему усмотрению. Несмотря на то, что в течение целой недели моего плена на железном судне я не испытал ни малейшей неприятности или напоминания об ожидавшей меня участи, страх смерти преследовал меня неотступно, не давая спать по ночам и лишая аппетита.
Наконец вечером на седьмые сутки я почувствовал, что наше судно вдруг встало, и услышал, как спустили якорь. Было уже поздно. В это время я обычно ложился в постель, но на этот раз ждал, сидя в своем кресле, чего-то необычного, ждал, полный тревоги и волнения. Наверху ощущалось большое движение. Прошел час, ко мне никто не являлся, и я почувствовал, что судно стало снова продвигаться вперед, но очень медленно. Я открыл свой иллюминатор и, хотя ночь была безлунная, увидел, что мы входим в узкий проход, по обе стороны которого вздымались высокие стены скал. Проход этот служил входом в какую-то гавань или закрытый водяной бассейн.
Скоро судно подошло, по-видимому, к пристани, о чем можно было догадаться по суете, поднявшейся на палубе, громыханью сбрасываемых в воду якорей и прочих громких звуков.
Дождавшись, когда весь этот шум стих, я наконец решился лечь в постель. На следующее утро я получил вместе со своим утренним кофе изящную записку, в которой меня приглашали вечером в восемь часов на обед к капитану Блэку. Даже и это приглашение чрезвычайно обрадовало меня — до того мне было тягостно мое одиночество. Когда же в четверть восьмого старый негр явился ко мне и, отворив дверь моей каюты, произнес: «Господин ожидает вас!», я с радостью последовал за ним, хотя и сознавал, что это ведет меня, быть может, к смерти.
Выйдя по коридору в кают-компанию, а оттуда по широкой, устланной ковром лестнице на палубу, мы очутились наверху, где было совершенно темно, только над носовой башней огромный фонарь кидал длинный и широкий луч яркого света на море. При свете этого фонаря я увидел, что наше судно находилось в довольно обширной пещере, окруженной гигантскими скалами. Вдали в скале виднелась узкая щель, ведущая во вторую пещеру, уже совершенно темную. Все это я едва успел разглядеть, так как меня уже ожидала шлюпка. Гребцы сразу же налегли на весла и, держась все время в полосе света, стали грести прямо по направлению к узкой расщелине в скале. Пройдя через эту расщелину, мы очутились в узком фиорде, окруженном такой высокой стеной скал, что здесь было почти совсем темно, и только высоко над головой виднелась узкая полоска неба. Эта вторая пещера привела к глубокому озеру, замкнутому со всех сторон кольцом высоких скал. При этом мне невольно бросилось в глаза, что в одной стене, отвесно обрывавшейся в озере скалы, образующей левый его берег, на весьма значительной высоте от воды мелькали огни как бы из окон, прорубленных в черной скале чьей-то таинственной рукой. Туда-то именно и направлялась теперь шлюпка. Когда мы подошли ближе, я увидел высеченную в скале пристань с черной решеткой и затем красивую чугунную лестницу, ведущую вверх в глубь скалы.
При выходе из шлюпки нас встретил десяток слуг с факелами, которые молча выстроились по обе стороны, а я, следуя за старым негром, стал подниматься по чугунной лестнице, оканчивавшейся небольшой площадкой в виде высокого балкона. На эту площадку выходила обитая железом массивная дверь. Дверь эта отворилась и на пороге меня встретил мой знакомый доктор. Он чрезвычайно сердечно поздоровался со мной и вообще казался на этот раз в очень веселом и добродушном настроении.
— Идемте скорее, — проговорил он, взяв меня под руку, — все ждут только вас. А в эту чертовски холодную погоду все голодны, как волки! Сюда, попрошу вас, не бойтесь, здесь не темно!
Действительно, мы вошли в широкий коридор, ярко освещенный электрическим светом. Казалось, будто стены его были высечены из хрусталя, так как поверхность их, гладкая и блестящая, походила на зеркало. На некотором расстоянии друг от друга были проделаны высокие окна, обращенные к озеру, но теперь все они были завешены тяжелыми занавесями;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65