этот вечный шум и писк, который производят крысы, завывание арестованных соседей, ко всему этому пора уже привыкнуть. Первое время они тревожили мой сон, а теперь мне все равно!— Но вы меня не хотите понять, — продолжал Зильбер, — этот шум, который я слышал ночью, имеет совершенно другой характер, мне показалось, что кто-то подкапывает стену.— Ничего не может быть проще, — отвечал Гербольд, — по всей вероятности, каменщики поправляют какой-нибудь из казематов.— А мне кажется совершенно иное.— Что же именно?— Делают подкоп под наш каземат.— Полноте, ради Христа, кому нужны заживо похороненные?— Не говорите, барон. У нас еще много есть друзей на свободе: Ламберто Малатеста, Ледигиер — они, по всей вероятности, позаботятся о нашем освобождении.— Немножко поздно, им следовало бы подумать ранее, — горько улыбаясь, отвечал Карл, — теперь, когда пыткой переломаны наши кости и вытянуты жилы, нам уже не нужна свобода.— Вы несправедливы, Карл, — вскричал Зильбер, — не забудьте, что и их обвиняют так же, как нас, и преследуют, словно диких зверей. Первое время им необходимо было думать о собственном спасении, а вот теперь, когда полиция несколько умерила свое рвение, они, по всей вероятности, стали заботиться и о нашем освобождении.— Едва ли, — продолжал Карл, — я думаю, наши друзья теперь уже далеко.Некоторое время молодые люди молчали. Потом Зильбер снова обратился к барону и сказал:— Гербольд! Я давно хотел сказать вам одну вещь, но не имел храбрости.— У вас не хватило храбрости? — отвечал, грустно улыбаясь, Гербольд. — Это, должно быть, что-нибудь ужасное.— Ужасное — нет, но очень грустное. Знаете, день и ночь меня мучает мысль, что я причина всех ваших страданий; у меня были цели религиозные, политические, а у вас ровно никаких. Вы пристали к заговору только из дружбы ко мне.— Напрасно вы так думаете, напротив, мне приятно было выйти из того ничтожества, в котором я находился.— О, мой благородный друг! — вскричал Зильбер.В это самое время щелкнул наружный замок, железная дверь завизжала на своих петлях, и в каземат вошел тюремщик Фортунато, держа в руках что-то завязанное в салфетку.— Вот, я вам принес обед, господа, — сказал сторож, развязывая салфетку.По подземелью быстро распространился приятный запах кушаний.— Однако нас хотят на славу накормить перед смертью, — вскричал Зильбер, рассматривая принесенный обед, — посмотрите, барон, здесь есть и жареный каплун, и овощи, и фрукты. Право, такая любезность со стороны папских сбиров меня просто трогает.— Но это еще не все, — говорил, улыбаясь Фортунато, — вот вам бутылка старого вина.Это последнее обстоятельство окончательно привело в недоумение заключенных.— Однако скажите, — серьезно спросил сторожа кавалер Зильбер, — откуда, в самом деле, нам все это?— Вы должны подкрепить свои силы, — вполголоса сказал Фортунато, — вам предстоит длинное путешествие.— Как! Мы будем свободны?! — вскричали оба разом.— Непременно. Вы слышали нынешней ночью стук под землей? — продолжал Фортунато. — Это работают для вашего освобождения, подкапывают под ваш каземат от клоаки, которая идет от Тибра.— Я так и знал, это милый Ламберто хлопочет о нашем освобождении!— Я не знаю никакого Ламберто, — возразил Фортунато. — Ко мне пришла женщина, величественная, как королева, дала мне денег, много денег, и поручила освободить вас.«Это моя милая мама», — подумал Гербольд со слезами на глазах.— Вы, значит, бежите с нами вместе? — продолжал Зильбер.— Нет, вы будете свободны, а меня отправят на виселицу.— Как на виселицу?!— Да, я должен умереть, — грустно отвечал тюремный сторож, — но зато мое семейство будет спасено от нищеты. ИЕЗУИТ ОТКРЫВАЕТ МНОГОЕ С ПЕРЕВОДОМ в лучшее помещение тюрьмы молодому графу Проседди было дозволено иметь своего слугу. Он выбрал себе самого преданного и самого глупого из всей дворни. Один раз вечером, после обхода сторожа, молодой граф лежал на кровати и, зажмурив глаза, что-то соображал, а слуга его сидел в углу комнаты на табурете и время от времени, как говорится, клевал носом.— Батист! — вскричал молодой человек.— Что изволите приказать, ваше сиятельство? — отвечал слуга, быстро вскакивая с табурета.— Мне нужна твоя помощь, — продолжал граф, — не откажи мне в ней.— Приказывайте; я здесь для того, чтобы повиноваться вам.— Прекрасно, ты должен уступить мне свое платье, переодеться в мой серый костюм, лечь на кровать и дожидаться моего возвращения.— Значит, господин граф задумал бежать из тюрьмы?— Совсем нет, я тебе повторяю, что возвращусь, — отвечал молодой человек.— Как же это так, я не понимаю, — пролепетал слуга.— Не понимаешь потому, что ты глуп. Какая мне надобность убегать теперь, когда доказана моя невиновность и меня не сегодня-завтра освободят из тюрьмы. Мне просто нужно видеть одного из заключенных.— Да, действительно, вам теперь не расчет убегать, — согласился Батист, — приказывайте, я повинуюсь.Вскоре произошло переодевание. Молодой граф Проседди надел платье своего слуги, а последний, облачившись в серый костюм своего барина, лег на кровать. Выйдя в коридор, Проседди стал отыскивать каземат иезуита, прислушиваясь около каждой двери. Вдруг его слух был поражен знакомым гнусавым голосом, раздавшимся из одного каземата. Оттуда доносилось: «Бог мой, Тебе известна моя невиновность, помилуй своего верного слугу! Тебе известно, Господи, что я не совершал преступления; внуши же о моей невиновности судьям!»Граф улыбнулся и прошептал: «Узнаю тебя, лицемер!» Сказав это, он быстро повернул ключ, отворил каземат и, войдя в него, снова запер дверь.Иезуит лежал на постели с полузакрытыми глазами и читал молитву, когда вдруг услыхал шаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89