Герцогиня Пармская села.Прошло более тридцати лет, как мы видели эту красавицу в монтальтоском лесу. Но время ее мало изменило. Несмотря на ее сорокалетний возраст, она была хороша. Те же черные густые волосы окаймляли ее белый лоб, те же блестящие глаза, тот же величественный рост. Опустившись в кресло и, грациозно сбросив капюшон, герцогиня глубоко вздохнула и прошептала:— О, мой Феликс, в продолжение скольких лет мы были друзьями, до сих пор только вам одному я могу раскрыть мою душу.Перетти, будто не замечая пламенных взглядов герцогини, когда-то зажигавших его кровь, почтительно склонил голову и сказал:— Герцогиня! Моя преданность вам весьма естественна. Разве я могу забыть то, что вы для меня сделали?— Благодарность… обязанность… но, знаете ли, дорогой мой Феликс, и то и другое не всегда может удовлетворить сердце женщины. Когда вы мне говорили о любви, из ваших уст звучали слова не такие холодные, как теперь…— Герцогиня, вы мне напоминаете ужасную эпоху, когда я, очарованный вами, нарушил священный обет, данный мною — великий грех, хотя он и происходит от слабости нашей натуры. Но с тех пор прошло много лет, я надеюсь, что Господь Бог обратил свои взоры на мое искреннее раскаяние и простил мне его.— Тем более что я уже старуха, — с горечью заметила герцогиня, — а потому и сознание греха молодости должно быть ужасно!— О, синьора! — Вы сами не верите тому, что говорите, — вскричал с улыбкой Перетти. — Вас, герцогиня, время не трогает, не задевает своим разрушительным крылом. Вы так же прелестны, как и прежде, на вашем красивом лице нет ни одной морщины, ваши густые волосы так же черны, как и прежде, и до сих пор еще Рим гордится вами как первой красавицей.Герцогиня улыбнулась.— В вас я не вижу старика, — сказала она, — вы тот же милый Феликс, говорящий мне комплименты, как в былое счастливое время.— Боже сохрани говорить комплименты! Это сущая правда, и я ее позволил себе высказать единственно потому, что для меня уже нет ни надежды, ни желаний. Забудем прошлые восторги и прошлые грехи. То, что было, прошло и не возвратится, для меня оно есть сладкая греховная мечта. Для вас же, герцогиня, существуют все прелести жизни, и вы ими можете наслаждаться; а я, старый грешник, уже стою одной ногой в могиле.— Греховные мечты, говорите вы, Феликс, — живо возразила герцогиня, — ну а бедный юноша Альберт, который теперь в рядах императорского войска сражается с турками и протестантами, забытый отцом и матерью, тоже греховная мечта?— Вы ошибаетесь, синьора, — отвечал смущенный Перетти, — я не забыл его, но что я могу для него сделать? Я, бедный монах, не пользующийся расположением св. отца папы.— Сегодня вы ничего не можете сделать, я с этим согласна, но завтра, когда вы будете одним из могущественнейших владык католического мира?Францисканский монах улыбнулся.— Герцогиня! — сказал он. — Материнская любовь затемняет ваш рассудок. Дорога к почести и славе для меня уже закрыта.Выражение лица Перетти противоречило его словам. Герцогиня это заметила и сказала:— От вас самих зависит: скажите слово, и вы будете на верху могущества…— Тише, тише, синьора, ради Бога тише, — со страхом прервал ее монах, — не забывайте, что стены этого монастыря имеют уши.Улыбка торжества мелькнула на губах герцогини. Перетти требует сохранять секрет, следовательно, в душе он питает надежду.— Вот в чем дело, — продолжала она, понижая голос. — Я имею самые положительные известия, что на этих днях вы избавитесь от своего злейшего врага.Это известие было приятно Перетти, но он не изменил себе, лицо оставалось бесстрастным.— «Злейший враг»,… говорите вы, синьора, — продолжал он, — но чем же я, бедный монах, прозябающий в этой келье, мог возбудить ненависть? Не ошибаетесь ли вы?— Перестаньте со мной лицемерить, Феликс, — возразила герцогиня, — это, право, лишнее. Поговорим откровенно. Папа Григорий при смерти; я это знаю от моего дяди кардинала Фарнезе.Ни один мускул не дрогнул на бесстрастном лице Перетти.— Смерть папы была бы большим несчастьем для всего христианского мира, — сказал он. — Его святейшество не может быть моим врагом потому, что вражда бывает только между равными; хотя он и не признал глубокую преданность, которую я к нему имею, но, во всяком случае, ввиду текущих событий, крайне неблагоприятных для святой католической церкви, смерть папы может повести к весьма тяжелым осложнениям, ибо теперь необходимо, чтобы глава католицизма был человек умный и энергичный.— Я с вами совершенно согласна, — отвечала герцогиня. — Святая коллегия в данную минуту занята этим важным вопросом: выбором нового папы, и, как мне кажется, он уже найден.— А как его имя, синьора? — медленно спросил настоятель.— Александр Фарнезе, мой дядя, — почти шепотом отвечала герцогиня.Кардинал Александр Фарнезе пользовался чрезвычайной популярностью в Риме, его звали «великий кардинал» (gran cardinaie). Умный, образованный, справедливый, Фарнезе пользовался общей любовью. Получивший кардинальскую шапку четырнадцати лет от своего дяди папы Павла III, он никогда не ронял своего кардинальского достоинства. Обладая колоссальным богатством, в сто двадцать пять тысяч червонцев ежегодного дохода, Фарнезе делал много добра, что также весьма способствовало его популярности. Ко всему этому, он был еще не стар. Лучшего преемника папе Григорию VII, чем кардинал Фарнезе, нельзя было и найти. Генерал францисканцев все это разом сообразил, и в груди его шевельнулось чувство зависти. Перетти давно мечтал о папской тиаре, но, как человек умный, хорошо понимал, что мечты его несбыточны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89