Аристарх упал на колени. Он испачкался в грязи, опавшие, старые листья прилипли к одежде, острые камни, торчащие из земли на крутой и узкой тропе, изранили его.
Собрав последние силы, он добрался до первой из лесистых вершин горного кряжа и вошел в дубовую рощицу, возвышающуюся на поляне среди зарослей густого кизила и ракитника.
Дождь обрушился на Аристарха, но он продолжал свое медленное и решительное продвижение по набухшему, колючему мху; волосы прилипли ко лбу, одежда промокла насквозь. Остановился он перед гигантским каменным дубом, древним как мир.
Аристарх опустился на колени между корнями дерева и положил маленький сверток в дупло огромного ствола. Немного помедлил, сурово прикусив нижнюю губу, наблюдая за судорожными движениями ручек сына.
Вода струилась по спине Аристарха, но во рту все пересохло, язык прилип к небу, как лоскут кожи. То, что он пришел исполнить, было завершено. Теперь судьба его сына была в руках богов. Пришло время для того, чтобы заставить навсегда замолчать голос крови.
Медленно поднявшись на ноги, с неимоверным усилием, словно на своих плечах он нес целую гору, Аристарх возвращался тем же путем, которым он пришел сюда.
Казалось, что ярость стихий исчерпала себя, когда Аристарх спускался по крутым уступам горы Тайгет. Поднимался легкий туман, расплываясь между деревьями, накрывая намокшие кусты, скользя по тропинкам и над прогалинами. Ветер не затихал и дул сильными порывами, стряхивая воду с листвы.
Аристарх вздрагивал при каждом вдохе; его мышцы совсем оцепенели от холода. Спотыкаясь, он спустился с горы и, оставляя лес далеко позади, вышел на равнину. Он остановился еще раз только на мгновенье, и последний раз мрачно взглянул на горную вершину.
Тускло мерцающие воды реки Еврот струились по освещенным луной влажным полям, раскинувшимся перед ним; холодный серебристый свет лился через широкие просветы между облаками.
Как только человек поднялся на деревянный мост, чтобы пересечь реку, слева послышался неожиданный шум. Аристарх резко повернулся: в слабом лунном свете показался всадник, — лицо закрыто шлемом, в седле держится прямо; конь разгорячен.
Всего лишь на мгновенье на его блестящем щите мелькнула эмблема царской охраны…
Спарта… Спарта уже знала!
Всадник резко ударил коня пятками, тот развернулся и понесся галопом, исчезая вместе с ветром далеко в полях.
***
— Криос, Криос! Во имя богов, неужели ты не можешь остановиться хоть на минуту? Вернись сейчас же, ты, негодник!
Маленькая дворняжка, не обращая никакого внимания, решительно продолжала свой путь по тропе, разбрызгивая лужи, а старый пастух едва поспевал за ней, ругаясь и ступая неуверенным шагом. Шустрый песик с громким лаем, виляя хвостом, уверенно направлялся к стволу гигантского каменного дуба.
— Будь ты проклят! — ворчал старик. — Тебе никогда не стать пастушьей собакой… Что же на этот раз? Еж, должно быть, или же птенчик черного дрозда… Нет, по времени года сейчас еще слишком рано для черных дроздов. Во имя Зевса и Геркулеса, может, это медвежонок? Криос, ты что, добиваешься моей погибели? Появится его мамаша и убьет нас обоих.
Наконец старик добрался до места, где ждал Криос. Он остановился, чтобы забрать собаку и вернуться обратно, но внезапно замер, низко нагнувшись.
— Это не медвежонок, Криос, — пробормотал он, успокаивая пса и грубовато поглаживая его по макушке. — Это детеныш, рожденный человеком… Да ему нет еще и годика!
— Давай посмотрим, — продолжал он, разворачивая сверток.
Но когда он увидел оцепеневшего от холода малыша, который почти не шевелился, его лицо потемнело и помрачнело.
— Они бросили тебя. Да, тебя оставили умирать… С такой ножкой тебе бы никогда не стать воином. А теперь… Что же мы сделаем, Криос? — спрашивал он, почесывая бороду. — Что же, мы тоже оставим его одного здесь? Нет. Нет, Криос, илоты так не поступают. Мы, илоты, не бросаем детей. Мы возьмем его с собой, — решил он, доставая сверток из дупла дерева. — И ты увидишь, мы сможем спасти его. Если он до сих пор еще не умер, значит, он сильный… А сейчас давай пойдем обратно, мы же оставили отару без присмотра и охраны…
Старик направился к своему дому, а собака присоединилась к отаре овец на пастбище, которое было совсем рядом.
Пастух распахнул дверь дома и вошел внутрь.
— Взгляни, что я нашел для тебя, дочка, — сказал он, поворачиваясь к женщине, которая давно вышла из девического возраста.
Она была полностью поглощена приготовлением творога, переливая свернувшееся молоко из огромной посудины в плотную ткань. Женщина ловкими движениями подняла мешочек со свернувшимся молоком и повесила на крюк в потолочной балке, чтобы стекала сыворотка. Вытирая руки о передник, она с любопытством подошла поближе к старику, который положил сверток на скамью и осторожно разворачивал его.
— Посмотри, я только что нашел его в дупле огромного каменного дуба… Это один из них. Должно быть, они бросили его прошлой ночью. Взгляни на его маленькую ступню, — видишь? Он не может даже пошевелить ею. Вот почему они сделали это. Ты же знаешь, когда у них рождается младенец с физическим недостатком, они просто оставляют его на съедение волкам! А Криос нашел, и я хочу оставить его у нас.
Женщина, не произнося ни слова, отошла, чтобы наполнить пузырь молоком, завязала его с одной стороны, чтобы он раздулся, и проколола иглой. Затем она поднесла пузырь к губам малыша, который, сперва медленно, а потом уже и с жадностью, начал сосать теплую жидкость.
— Вот, я же говорил, что он сильный! — воскликнул старик удовлетворенно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118