— Он чувствует, что жизнь покидает его, но он ни о чем не сожалеет. Ты показал ему город его предков, ты осуществил мечту всей его жизни.
Клейдемос еще крепче прижал ее к себе.
— Антинея, — сказал он, — Антинея, мне бы хотелось, чтобы этот сон не кончался никогда. Но я боюсь того, что ожидает нас впереди. Спарта — безжалостна.
— Не имеет значения, что ожидает нас, если мы рабы. Ни к чему нам тогда возможность прожить долгую жизнь. Все мы готовы сражаться, и все мы счастливы, что последовали за тобой и пришли сюда. Мой отец умирает, но в моем чреве растет ребенок. Это знак жизни, которая продолжается, а не жизни, которая заканчивается.
В темноте Клейдемос пытался увидеть ее глаза, но вдруг почувствовал, как в горле застрял комок.
— Ребенок, — прошептал он. — В мертвом городе родится ребенок…
Он поцеловал Антинею и погладил ее гладкий смуглый живот.
***
Первые спартанские подразделения прибыли в начале лета, но сначала их численность была небольшая. Эфоры решили следить за городом илотов, чтобы предотвратить присоединение к бунтовщикам тех, кто остался в Лаконии.
Прошло еще какое-то время, прежде чем спартанцы сделали попытку вооруженного вторжения в долину, которая была укреплена крепостным валом.
Народ Ифомы вырастил урожай и хотел убрать его до наступления зимы. Именно поэтому крепостные валы были всегда под пристальным круглосуточным наблюдением, чтобы не допустить прорыва неприятеля.
Когда пшеница стала колоситься, спартанцы выслали посланника с требованием сдачи города и возвращения илотов на гору Тайгет. Они предполагали воздержаться от мести или наказания до тех пор, пока каждый из них не вернется к своей работе на полях или пастбищах.
Карас отвечал, поднявшись на крепостной вал:
— Эти люди долго страдали, оставаясь рабами. Многие из наших мужчин погибли в бою, служа вашим воинам, но их кровь никогда не принималась во внимание, и всегда осыпалась бранью. И поэтому мы покинули Лаконию, чтобы вернуться на свою древнюю историческую родину, мы перестроили город. Нет ни одного из нас, кто бы ни пострадал от несправедливости или порки, или пыток в ваших руках, но мы не стремимся к отмщению. Наше единственное желание — жить мирно и свободно. Если вы оставите эту землю, то вам не надо ничего опасаться с нашей стороны, но ни за что на свете мы не согласимся вернуться обратно в то ярмо, которое всегда лежало непосильным грузом на наших плечах. Мы скорее готовы рисковать своими собственными жизнями, защищая нашу свободу, мы никогда не сдадимся. Никогда.
— Берегитесь, илоты! — завопил спартанец. — Наши предки разрушили уже однажды этот город, и мы сделаем это снова!
— Прочь отсюда! — гневно приказал Карас.
Спартанец насмешливо взглянул на него.
— Одноглазый и калека, — ухмыльнулся он, поворачиваясь к солдатам, сопровождающим его. — Превосходных предводителей выбрала себе эта команда оборванцев!
Но сказать следующее слово он уже не успел. Карас подобрал огромнейший камень, поднял его над головой и с криком запустил им в своего врага.
Спартанец слишком поздно осознал всю мощь великана. Он совершенно напрасно поднял свой щит. Камень распластал его по земле, расплющив грудь и разбрызгивая все его внутренности через дыры в кирасе.
Остальные в оцепенении сложили копья. Они собрали останки на щит и трусливо ушли обратно в полном молчании.
Разведчики, разосланные Карасом по окружающим холмам для оценки силы вражеских подразделений, докладывали, что те, как кажется, немногочисленны.
На самом деле, эфоры не осмеливались ослабить оборону Спарты, опасаясь, что против них могут восстать аркадцы и мессеняне. Они обратились за помощью к афинянам и надеялись, что из Аттики будут присланы войска большой численности, рассчитывая, в основном, на поддержку Кимона, который возглавлял аристократическую партию и добился заключения прочного союза между двумя самыми мощными силами Греции. Поэтому будет возможно совершить решительное наступление и уничтожить илотов, окопавшихся за высокими стенами Ифомы.
Но к тому времени, когда Кимону с огромным трудом удалось сломить упорное сопротивление демократов, исключительно благодаря собственному престижу, и на собрании в Афинах было получено согласие на отправку пяти батальонов гоплитов в Меесению, лето уже подходило к концу. Никто и не мог надеяться на завоевание города до начала сезона дождей. Плохая погода будет затруднять осаду города, а возможно, и вообще не допустит ее.
Антинея родила мальчика в начале осени. Его назвали Аристодемом, в соответствии с пожеланиями старейшин. Он был здоровый и сильный, волосы темные, как у отца, а глаза зеленые, как у матери.
Когда повивальная бабка принесла его в корзине Клейдемосу, это глубоко тронуло его за душу. Он взял малыша на руки, прижал к груди, накрывая своим плащом.
Он молился от всего сердца:
— О боги, вы, живущие вечно, владыки дней наших, нашей жизни и смерти, вы, кто предначертал мне такую горькую судьбу, вырвав меня, совсем крошечного и беззащитного, из рук моего отца… Если предначертано, что мои страдания необходимы в наказание за какое-то древнее злодеяние, молю вас, будьте довольны и полностью удовлетворены тем ужасным наказанием, которое вы наложили на невинного человека, и пощадите это дитя, которое я произвел на свет с великой любовью.
Так молился Клейдемос, его душа была полна надежд и страданий.
Прибытие афинских войск почти ничего не изменило в наступательных операциях. Спартанские офицеры вскоре поняли, что многие из их союзников имели демократические убеждения, и не проявляли никакого желания сражаться с бунтовщиками-илотами для того, чтобы снова обратить их в рабство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118