Что
за ересь! Берега Волги блестят новыми железными крышами.
- Неужели кончилось русское Царство поллитра? - спросил я капитана, стоя с ним
на капитанском мостике. - Даже если в России все снова замрет, строительный бум
последних лет запечатлится на века.
- Все течет, - покачал головой капитан. -Потекла и Россия.
- Может быть, строятся только богатые? -спросила немка.
- Нееееееееет, - сказал я. - Поздравим Россию с возникновением целого нового
сословия.
- Что вы имеете в виду? - уточнил капитан.
- Над Волгой, как молодой месяц, нарождается средний класс. Чем он станет, во
что воплотится, тем и будет Россия, - поэтически сказал я.
- Да... Вот мы в детстве показывали друг другу кукиши, - добавил помощник
капитана, сложив для наглядности пальцы в кукиш. - А теперь и кукишей никто
никому не показывает. Прошла мода на кукиши.
Не имея, однако, традиций кирпичного мышления, русская душа ворует отовсюду
по-немногу: твердеет крутой замес немецко-французско-американского односемейного
зодчества. На месте столбовых пожарищ с мезонином возводятся дома с башенкой.
Русский человек возлюбил башенки. Волшебная сказка лишенца совпала с фаллическим
знаком
14
крепчающего общественного возбуждения. К тому же, у меня с немкой начинает
складываться историческая интрига.
Я иду с ней по базару в Костроме, где торговки с бледными северными лицами
бойко, выставив вперед животы, торгуют воблой и ананасами.
- Вы, простите, беременная или просто так, толстая женщина? - спрашиваю я
торговку вяленой рыбой.
У нас что хорошо? Можно спросить, что хочешь. И в ответ услышать все, что
угодно. Очень просторное поле для беседы. К тому же беременных в России не
больше, чем верблюдов.
- Я-то? И то, и се, - отвечает она. - А ты, поди, приезжий?
-Ну.
- Тебе знамение будет. Жди.
- Дура ты! - сатанею я от испуга. - Сама ты знамение, блядь засратая!
Мы на Севере, на границе белых ночей. На границе романтической бессонницы. На
автобусах рекламы: "Читайте "Северную правду""! Немку мутит от запаха воблы в то
время, как я объясняю ей, что последний раз в Костроме ананасами торговали при
царе Николае Втором, а киви - и вовсе невидаль. В Костроме двоемыслие: все улицы
с двойными названиями: бывшими, советскими, и новыми, то есть совсем старыми,
церковно-славянскими.
Мы заходим в вновь открытый женский монастырь: немка, залитая в стиль, вся,
разумеется, в черном, становится неотличимой от стайки монашек ельцинского
призыва. Ставим по свечке перед иконой реставрированного Спаса, хотя
15
она, танцевавшая в юности topless на столах в ночных барах Западного Берлина и,
по-моему, неосмотрительно близко дружившая с Марксом, терпеть не может религию.
- Есть ли жизнь на Марксе? - спрашиваю я немку.
- Чего? - таращит она глаза.
Спас начинает гореть синим пламенем. Огромная икона срывается и начинает летать
по церкви из угла в угол. Как будто ей больно. Как будто ей тесно и неуютно. Как
будто она просится вон из святых стен.
- Что это с ним? - поражается немка.
- Мается, - объясняю я.
Вокруг крик, гам. Все глядят на меня. Монашки расступаются. Входит наш капитан
со снайперской винтовкой из ближнего будущего (он купит ее с оптическим прицелом
назавтра в Нижнем Новгороде) и его молодой помощник, чернявый черт.
- Похоже на самосожжение, - шепчу я. Описав в намеленном воздухе мертвую петлю.
Спас с треском встает на свое место. На иконе проступает пять глубоких порезов.
- Что есть икона? - надменно спрашивает капитан.
- Откровение в красках, - пожимает плечами помощник.
- Отставить, - иконоборчески хмурится капитан.
- Икона - это русский телевизор, - лыбится моя спутница.
По глубоким порезам, как слезы, течет вода.
- Дайте мне банку, - прошу я.
16
- Хуй тебе, а не банку, - добродушно ворчит капитан.
- Мне нравится Россия, - сдавленным шепотом признается немка.
После такого признания я не могу не отвести ее в старый купеческий ресторан, с
лепниной на потолке и театральными красными шторами. Ресторан (напротив
новенького секс-шопа с изображением яблока с надкусом на вывеске) днем
совершенно пуст. Завидев нас, официантки, пронзительные блондинки (на Волге все
женщины хотят видеть себя блондинками), срочно бегут менять домашние тапочки на
белые туфли с длинными каблуками:
- Икры не желаете?
КОСТРОМА - НИЖНИЙ НОВГОРОД
Россия вооружается. Холодный дождь загнал нас с немкой в нижегородский оружейный
магазин. На окнах решетки в горошек.
- Как у тебя дома на балконе, - хихикнула немка.
- Нет, у меня в ромашки.
- Почему в ромашки?
Что мне сказать? Как объяснить ей, что декоративная решетка - это герб моей
целомудренной родины?
При входе в магазин мы столкнулись с нашим капитаном и его чернявым помощником.
В руках у капитана новенькая снайперская винтовка. Поздравили его с покупкой.
17
- Люблю иногда пострелять, - сказал он шутливо.
- Мне знакомо ваше лицо, - сказал я любезно помощнику капитана, приглядевшись.
- Не имею чести вас знать, - сухо ответил помощник.
- Постойте, - удивился я, - не вы ли играли в Угличе роль инвалида с медалями?
Помощник смутился и что-то собрался буркнуть, но капитан шутливо уволок его за
собой.
- Гондоны тут не продаются! - напоследок все-таки выкрикнул чернявый.
Я купил по сходной цене две ручные гранаты "лимонки" и положил в карманы брюк. Я
заинтересовался наручниками и резиновыми дубинками.
- Не заняться ли нам на волжском досуге садомазохизмом? - предложил я со
смешком. Немка взволнованно побледнела. Погружение на дно местного кабака прошло
как нельзя более успешно. Нас окружали мужчины двух основных волжских типов,
шатены с усами и светловолосые с лысинами.
1 2 3 4 5 6 7