Пятнадцать мужчин, представлявшие цвет французской аристократии, искусства, науки, литературы и финансовых кругов, сидели вокруг стола в обществе десяти женщин, сиявших драгоценностями и красотой.
Но самая прекрасная сидела на почетном месте, угощая гостей, как умная хозяйка, желающая нравиться всем.
Это была Антуанетта д'Этиоль.
Антуанетта славилась не только тем, что она прекрасна, но и тем, что обольстительна в буквальном значении этого слова. Черты ее были тонкими, нежными, изящными; взгляд был мягким, как бархат, голос с небольшим оттенком истомы, который порой был звонким, как струна; ее чудные волосы были пепельного цвета с великолепным золотистым отблеском; кожа ее имела белизну перламутра, а рот напоминал амуров Альбано.
Но всего обольстительнее была неуловимая прелесть ее личика, отражавшего попеременно лукавство, кротость, доброту, глубину мысли и любовь. Это чрезвычайно выразительное лицо являлось истинным отражением души. Стан ее был очень строен, позы благородны и кокетливы; походка грациозна, ножки миниатюрны, руки совершенны. Одаренная женскими чарами, Антуанетта в совершенстве знала науку туалета.
По правую руку ее сидел Ришелье, по левую Вольтер, напротив помещался ее крестный отец и благодетель Турншер. Другие места были заняты виконтом де Таванном, маркизом де Креки, аббатом де Берни, графом де Рие, Пуассоном — братом Антуанетты, которому было тогда только двадцать лет, — далее сидела мадам Госсе с другом дома мадам де Рие, женой банкира, мадам де Вильмюр, замок которой находился по соседству с замком Этиоль, мадам де Лисней со своей дочерью, хорошенькой кузиной Антуанетты.
Возле мадам де Вильмюр сидел Норман д'Этиоль, муж Антуанетты, человек низенького роста с отталкивающим лицом.
Из четверых других мужчин трое были знаменитостями: Бусле — живописец, Фавар — драматург и Жанти-Бернар — поэт. Четвертый мужчина с серьезной физиономией, в строгом костюме, с проницательным и ясным взором, был Пейрони, знаменитый хирург.
Живой и остроумный разговор шел весело и душевно, каждой новой шутке все весело смеялись.
— Господа! — сказала Антуанетта д'Этиоль, до того тихо говорившая с герцогом Ришелье. — Позвольте мне сообщить вам приятное известие: герцог любезно обещал мне формально испросить у его величества позволение, чтобы «Искательница ума» была поставлена в придворном театре.
Фавар вспыхнул.
— В самом деле?
— Да-да! Это решено, не правда ли, герцог?
— Обещаю вам. — отвечал Ришелье.
— Довольны ли вы, Фавар?
— Доволен ли! — воскликнул автор, тогда еще малоизвестный. — Мог ли я мечтать о большем счастье? Ах! Все радости моей жизни достаются мне от вас: вы — муза, вдохновляющая меня!
— А месье де Вольтер подает вам советы.
— Фавару нужны только похвалы, — ответил Вольтер.
— Я никогда не забуду, что со мной случилось через два дня после премьеры вашей очаровательной пьесы, — сказал Турншер, смеясь.
— В самом деле, — сказала мадам д'Этиоль, также засмеявшись, — представьте себе, господа, после премьеры «Искательницы ума» я пришла в такой восторг, что умирала от желания увидеть автора и осыпать его похвалами. Я попросила дядюшку на следующий день исполнить мое желание, и он мне обещал.
— Верно, — продолжал Турншер, — а когда я отправился к Фавару, думая, что еду к поэту, я нашел кондитера…
— Увы! Такова была моя профессия! — сокрушенно сказал Фавар.
— Он обжаривал в масле пирожки, — прибавила мадам д'Этиоль.
— Не говорите дурно о пирожках, — сказал Пейрони с серьезным видом, — пирожки в масле выдумал отец Фавара, и они оказывают большие услуги желудочным больным.
— Кене предписал именно их бедной Сабине, — заметил Таванн.
— Кстати, — заметил Креки, — Даже говорил мне третьего дня, что его дочери гораздо лучше.
— Уверяют, что она спасена.
— Узнали, наконец, кто ранил эту несчастную девушку? — спросила мадам д'Этиоль.
— Пока нет. Начальник полиции не мог разузнать ничего, и он в отчаянии, этот бедный Фейдо де Марвиль, потому что король не скрыл от него вчера своего неудовольствия.
— Ах! — сказала Антуанетта д'Этиоль, и лицо ее вдруг изменилось.
— Это покушение на молодую девушку без видимой причины очень странно! — сказала мадам де Госсе. — Но ведь вы видели ее в самую ночь преступления, месье де Берни?
— Верно, — отвечал аббат, — мы ужинали в тот вечер с герцогом де Ришелье, с маркизом де Креки и виконтом де Таванном. Маркиз и виконт первые оказали помощь дочери Даже.
— Таванн первым увидел ее, — сказал Креки.
— И до сих пор ничего не известно?
— Решительно ничего.
— Впрочем, в ту ночь случились странные происшествия, — прибавил Пейрони, — особняк Шароле сгорел.
— И мы имели честь быть представлены Петушиному Рыцарю, — сказал Ришелье.
— Петушиному Рыцарю! — с ужасом повторила Антуанетта. — Вы его видели?
— Видели.
— Где?
— У мадемуазель Комарго.
— Ах, Боже мой! Неужели он хотел ее убить?
— Вовсе нет, разве что имел намерение задушить ее розами, потому что он принес великолепнейший букет, какой только можно достать в это время года.
— Петушиный Рыцарь принес розы мадемуазель Комарго?
— Он при нас преподнес их ей, и, право, этот Рыцарь очень хорош собой, и имеет очень интересную внешность!
— Подобное чудовище!
— Тише! Не говорите дурно о нем: его искренний друг здесь.
— Искренний друг Петушиного Рыцаря здесь, в моем доме?! — возмутилась Антуанетта.
Все гости переглянулись с выражением комического ужаса.
— Этот преданный и искренний друг, — сказал Ришелье, — виконт де Таванн.
— Боже мой! — сказала Антуанетта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151