— Точнее, он первым начал покорение Сибири. Когда Ермак погиб, за Урал по его стопам были направлены другие казацко-стрелецкие отряды. Среди сих продолжателей дела Ермака были и плененные в Ливонской войне немецкие рыцари. Дело в том, что царь Иоанн предложил каждому из них решить несложную дилемму как закоренелому недругу славянства и православия положить голову на плаху иль как истинному воину Христа нести его святое учение азиатским язычникам. Мой дальний предок барон Ганс Вильгельм Мария фон Рихтен был из тех, кто решил продолжить свой «Дранг нах Остен» и отправился в Сибирь распространять свет истинной веры… с мечом в руках, естественно.
Царь Иоанн был умным политиком: воевал с одними врагами России руками других ее врагов. Например, в Ливонии союзниками русских были покоренные ими незадолго до этого и включенные в состав российского войска казанские татары, а ливонские рыцари дрались рядом с русскими против сибирских татар. В походах Ганс фон Рихтен сдружился с русскими, принял православие, позже женился на дочери казацкого сотника, осел с семьей на Урале. С тех пор Россия не вела ни одной войны, в которой среди ее воинства не сражались бы потомки барона Ганса фон Рихтена. В чине бригадира участвовал в Полтавской баталии мой дед, в Семилетнюю войну в Богемии погиб мой отец, гвардейский подполковник, ныне их дело продолжаем я и мой младший брат… Теперь ответьте, господин поручик, кто я — русский дворянин или треклятая немчура?
Гришин поскреб затылок, виновато потупил глаза.
— Откуда мне, господин капитан, знать вашу родословную? Разрешите от души принести вам извинения. Забудем все, а? Договорились? Кто старое помянет, тому глаз вон.
— Все уже забыто. Да и что помнить? Тем паче, что я полностью разделяю ваши мысли, высказанные о немецких и прочих иноземных офицерах, чья служба в российской армии зачастую оставляет желать лучшего. Гришин оживился:
— Может, вместе пообедаем, покуда запорожцы всю саламаху не умяли? У них аппетит — все не жевавши летит.
— С удовольствием.
Однако пообедать не пришлось — с подзорной трубой в руках к ним спешил Быстрицкий.
— Господа, прошу уделить минуту времени. — Полковой писарь протянул подзорную трубу фон Рихтену. — Что можете сказать о тех людях па берегу?
Капитан повел трубой в указанном Быстрицким направлении. Низкий песчаный берег, вытянувшаяся до горизонта безлюдная степь. Небольшой овальной формы заливчик, врезавшийся в морской берег, широкий, заболоченный в устье ручей, прибежавший из степи в заливчик… Густые камыши по берегам ручья, раскидистые вербы, склонившие ветви до воды. Чуть выше по течению ручья одинокий холм, на нем разбита русская армейская палатка, к коновязи рядом привязаны нерасседланные лошади.
Сбоку палатки горел костер, несколько человек в русской армейской форме, повернувшись лицами к морю, призывно махали руками. Один, в белой рубахе и с непокрытой головой, застыл у входа в палатку с подзорной трубой у глаз.
— Жду вашего ответа, господин капитан, — напомнил о себе Быстрицкий.
— Это русские драгуны, по-видимому, береговой разъезд. Возможно, тот, что мы видели вчера.
— Нет, не тот. Среди скакунов на холме нет серого в яблоках, на которого я вчера обратил внимание, — заметил полковой писарь. — Господин капитан, не могли бы вы объяснить, чем могут заниматься русские драгуны так далеко в степи, исконной татарской вотчине? Ведь до Аккермана, где ближайший русский гарнизон, трое суток плавания.
— Драгуны могут вести разведку или быть посланы к морю специально для связи с нами. Между прочим, я склоняюсь именно ко второй мысли. Смотрите, человек с подзорной трубой — я уверен, что это офицер! — тоже машет нам рукой, а солдаты подбросили в огонь сырой травы, чтобы дым стал гуще. Драгуны привлекают паше внимание и просят пристать к берегу. Убежден, у них есть к нам дело! Возможно, какое-то важное сообщение.
— Конечно, они посланы для встречи с нами, — поддержал капитана Гришин. — Иначе зачем жечь костер и звать нас к себе? Пристанем к берегу и все узнаем… — Поручик с шумом втянул носом воздух. — Далековато, но все равно чую: на огне что-то вкусненькое. — Он погладил живот и мечтательно произнес: — Эх, сейчас бы жареного бараньего бока испробовать! Признаюсь, саламаха да солонина с сухарями мне порядком осточертели.
— Отчего хмуритесь, господин полковой писарь? — спросил фон Рихтен, взглянув на Быстрицкого. — Что-нибудь не нравится?
— Уж больно смело ведут себя драгуны. Разбили палатку у ручья, к коему наверняка наведываются татары, разожгли костер, который может привлечь нежелательное внимание. Они что, за смертью сюда прибыли? Могли бы поискать ее ближе к Аккерману.
— Вы не справедливы к ним, господин полковой писарь. Согласен, драгуны не слишком осторожны.
Но ежели вдоль побережья на изрядном расстоянии стоят их посты, хозяева здесь они, а не татары. Если им поручено встретиться с флотилией, они поджидают ее там, где мы будем обязательно проплывать — у залива и ручья, кои нам надлежит обследовать и нанести на карту. А костер жгут по необходимости, дабы привлечь к себе наше внимание. Что же касается татар, то… волков бояться — в лес не ходить. К тому же я уверен, что драгуны наверняка выслали в степь свои дозоры. Кстати, что думает по поводу полученного с-берега приглашения встретиться с разъездом господин Сидловский?
— Пан полковник решил самолично нанести визит. Вы, господа офицеры, можете отправиться с ним.
Три запорожские чайки отделились от флотилии, взяли курс на заливчик. Бин-баши Насух опустил руку с подзорной трубой, презрительно скривил губы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37