Томас задумался, уставившись в пол, потом поднял голову и неуверенно сказал:
— Вот что меня удивило… Одна женщина что-то спросила у другой. Та ответила: «Да», а сама при этом отрицательно покачала головой. Странно…
— Вот так? — спросил Морис и покачал головой.
Меня насторожило, что у мужа вдруг стал такой напряженный голос. Почему он разволновался?
— Да, так, — подтвердил Томас. — Говорит «да», а сама качает головой. Нелепый сон.
— Любопытно, — задумчиво пробормотал Морис, поспешно записывая что-то в блокнот. — День был жаркий?
— Да, — оживился Томас. — Очень яркое солнце. У вокзала белая стена, на нее было больно смотреть. А с моря тянуло прохладой.
— Вы уверены, что рядом с вокзалом море?
— Да. Слышны даже пароходные гудки.
— Может быть, это гудят паровозы?
— Нет, у них гудки другие, мягче, протяжнее.
— Ну что же, на сегодня хватит. Отдыхайте, — сказал Морис. — До завтра. Извините, я вас не провожаю. Надо кое-что записать.
Едва Томас скрылся за дверью, мы с Гансом поспешили в лабораторию. Морис быстро писал, пристроившись на краешке стола.
— Что-нибудь узнал важное из этого сна? — спросила я.
Морис посмотрел на меня отсутствующим, далеким взглядом и рассеянно ответил:
— Кажется…
— А что? — спросил Ганс. — Ведь название вокзала он так и не вспомнил.
— Неважно. Все равно кое-что, кажется, проясняется.
— Что же ты все-таки узнал? — допытывалась я.
— Не будем спешить с выводами, — уклончиво ответил Морис. — А то я сам, боюсь, начну незаметно и бессознательно толкать его на ложную тропу, увлекшись своими предположениями. Пока ничего не скажу. Станем проверять.
Морис бился с этими снами две недели, устраивая сеансы гипноза почти каждый день. Разобраться в них было нелегко. Чаще всего Томасу снилась всякая будничная чепуха: во сне он ругался со своим, видно, изрядно надоевшим ему злым хозяином, ходил по магазинам, мыл чужие машины, снова встречался с женой. Более ранние воспоминания проскальзывали в его снах лишь изредка и то такими отрывочными и бессвязными, что ничего понять толком не удавалось.
— Он порядочный фантазер, вроде Ганса, — жаловался мне муж. — Тоже натура впечатлительная, да и жизнь ему нервы крепко потрепала. Боюсь, многое он выдумывает, накручивает. Уж больно запутанные и сумбурные сны.
Поиски осложнились тем, что вскоре Томас вдруг угрюмо сказал Морису, понурив голову:
— Пожалуй, ничего у нас не выйдет, герр профессор.
— Почему?
— Я не смогу к вам больше ходить. Времени нет. Хозяин ругается, что часто отлучаюсь. Грозится уволить, а где я сейчас найду работу…
Морис подумал и спросил у него:
— А ночью ведь вы свободны?
— Ночью я сплю.
— Вот и будете спать здесь, в лаборатории.
Сеансы начали проводить по ночам. Я на них теперь редко присутствовала. Ганс из любопытства согласился на ночные бдения, хотя и ворчал, и потребовал прибавить ему жалованье.
Но, похоже, что-то начинало проясняться. Иногда Морис веселел и, хотя и не рассказывал мне подробностей, оживленно говорил:
— Кажется, теплее… теплее. Знаешь, как в детской игре?
— Когда же ты наконец скажешь: «Горячо»?
— Надеюсь, скоро. Потерпи немного.
И вот этот день настал! Мне повезло: Томас был свободен, сеанс проводился днем, и я на нем присутствовала.
Когда Томас заснул с обычным приказом рассказывать все, что увидит во сне, Морис зажег над его головой довольно яркую лампочку. Одновременно он включил магнитофон, и в лаборатории, сменяя друг друга, негромко зазвучали незнакомые мелодии. Похоже, высокие женские голоса исполняли какие-то народные песни — протяжные, задумчивые, немножко грустные.
— Какой это язык? — спросила я мужа.
— Угадай!
— А вы не знаете, Ганс?
— Похоже, один из славянских языков. Кажется, польский, но я не уверен. Или сербский.
— Разве Ганс не помогал тебе готовить эту пленку? — спросила я у мужа.
— Нет, я все сделал сам…
Но тут спящий Томас вдруг заговорил:
— Зачем они это делают? Они сгорят, обожгутся!.. Мне страшно… Давайте уйдем. Сейчас вспыхнет, вспыхнет!
Он заметался на тахте, пытаясь укрыться от света лампы.
— Опять ему снится пляж? — недоуменно спросил из своего угла Ганс.
Я тоже было подумала так. Но нет, не похоже.
— Ух как здорово! — бормотал спящий Томас. — Почему же им не больно? Ведь они босиком… Они заколдованы? Нет, я боюсь…
Он опять заворочался.
— Разбуди же его скорее, а то он еще забудет, что видел, — попросила я мужа. — Или вдруг ему начнет сниться другой сон и перебьет первый.
— Хорошо, иди к себе в комнату, — согласился он.
Проснувшись, Томас смущенно рассказал, будто снова видел женщин, пляшущих на раскаленных углях.
— Горел большой костер, и они ходили вокруг него. А потом стали танцевать на углях… Босыми ногами — и ничего. Опять мне снится какая-то чертовщина.
— Женщины были старые и молодые? — спросил Морис, быстро записывая что-то в блокнот.
Зачем? Ведь магнитофон включен, он все запишет на пленку.
— Всякие женщины, — ответил сумрачно Томас.
— Эти женщины кивают утвердительно, когда говорят «нет»?
Помедлив и с недоумением глядя на Мориса, Томас нерешительно ответил:
— Пожалуй, они так тоже делают. Не помню точно.
— И опять они были в черных платьях и белых платках?
— Да. Откуда вы знаете?
— Вы рассказывали в прошлый раз.
— Ага, а то уж я подумал…
— Что вы подумали?
— Что вы в самом деле чародей: умеете мысли читать и даже чужие сны видеть.
— Нет, этого я, к сожалению, пока не могу, — засмеялся Морис. — Ну ладно, идите домой отдыхайте, а я подумаю о вашем сне.
— Странный сон, правда, профессор?
— Да, любопытный.
— Может, я болен?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30