Нужно было торопиться, поскольку бригантина уходила этим вечером, а следующее судно ожидалось только через три дня. Хотя еще накануне Киньонес томился долгим ожиданием, именно теперь поспешность была для него крайне некстати: появление Сандоваля и его рассказ о Тристане воспламенили мужественный дух капитана, и он уже готов был в свой черед задержать отъезд. Однако Сандоваль велел ему немедленно отправляться в путь, поскольку доставить Хуана Суареса в Новую Испанию было задачей столь же важной, как и изловить Тристана. Киньонес и так подозревал, что, поручая ему задание, Кортес что-то утаивал, однако расспрашивать самого губернатора капитан не решился. Теперь, раздраженный тем, что от него скрывают какую-то тайну, он приступил с вопросами к Сандовалю, но тот лишь пожал плечами.
— Мое задание связано с вашим, ведь Суарес, кажется, водит дружбу с Тристаном, и потому Кортес хочет учинить допрос обоим и постараться выяснить, не замышляют ли они против него предательства, в чем он их подозревает. Больше я ничего не могу вам сказать.
И, видя, что Киньонесу очень хотелось бы знать, что скрывается за этим неопределенным пожатием плечами, прибавил:
— Полагаю, что губернатор не сообщил никаких подробностей, чтобы вам легче было выполнять задание и чтобы вы, не зная всей правды, вели себя решительней и не опасались злобы Суареса.
Объяснение, призванное успокоить Киньонеса, окончательно вывело его из себя: он никак не мог понять причин недоверия к нему Кортеса, чью гвардию он возглавлял, и уклончивости Сандоваля, от которого он тоже никак не мог добиться откровенности и узнать, что за каша заваривалась за его спиной.
— Выходит, для губернатора я просто мальчик на побегушках? Простой посыльный, которого отряжают передать приглашение на похороны… и на свадьбу!
Сандоваль снова извинился за свое вынужденное молчание и еще раз постарался успокоить своего товарища:
— Весьма сожалею, что у вас сложилось такое впечатление, но примите во внимание, что Кортес прекрасно знает, как надо вести войну и управлять провинцией, и у него наверняка были свои основания не посвящать вас во все обстоятельства дела. Так или иначе, я думаю, что именно губернатору вам следует адресовать все свои недоумения и упреки. — И, увидев нетерпеливое движение Киньонеса, явно неудовлетворенного этими объяснениями, он прибавил: — Я со своей стороны только могу предупредить вас о том, что оба они — и Тристан, и Суарес — могут оказаться замешанными в тяжком преступлении, и не только против отдельных людей, но и против испанской короны. Больше я не вправе сказать ничего, и вам не удастся вытянуть из меня никаких сведений, — заключил Сандоваль.
Киньонесу ничего не оставалось, как удовольствоваться этим объяснением. В свою очередь он хотел выразить сожаление, что по причине поспешного отъезда придется отменить назначенную на этот вечер встречу с Тристаном, который собирался принести свои письма. Однако Сандоваль заверил его, что об этом нечего беспокоиться, поскольку каталонец наверняка обо всем знает от своего приятеля Суареса и сам позаботится поскорей передать свою корреспонденцию.
— Если он действительно заинтересован в том, чтобы вы отвезли его письма в Испанию, то, без сомнения, он сегодня же будет у вас, — уверил он Киньонеса.
В конце концов Гонсало де Сандовалю удалось смягчить гнев своего товарища и убедить его сегодня же отправиться в путь, забыв о Тристане. В гавань они пошли порознь, чтобы не привлекать лишнего внимания. Первый помощник Кортеса шел, стараясь держаться поближе к деревьям, так как хотел сохранить свое пребывание на Кубе инкогнито.
Сандовалю нетрудно было укрыться от посторонних глаз в огромной гавани Сантьяго, которая простирается почти на две мили с востока на запад и уходит на целую милю в глубь сильно вдающейся в берег бухты. Она хорошо защищена со всех сторон и так велика, что в ней мог бы свободно разместиться весь испанский флот. Сандоваль занял место у входа в гавань, возле самого причала: скрывшись за деревьями, он наблюдал за всем происходящим, и Киньонес, в свою очередь, тоже постоянно держал своего товарища в поле зрения.
Им пришлось изрядное время подождать, прежде чем Тристан дал о себе знать. Корабль снарядили к отплытию, в трюмы загрузили провиант, и наконец, когда Хуан Суарес и его мать вслед за остальными пассажирами поднялись на борт, к причалу подошел черный раб-посыльный и спросил Киньонеса, который еще стоял внизу, у трапа. Он передал письма от Тристана и задержался на пристани, чтобы посмотреть на отплытие бригантины.
С большими предосторожностями Киньонес сумел подойти к укрытию Сандоваля и показать ему письма, аккуратно сложенные и запечатанные красным сургучом. Печати не смутили Сандоваля, который в два счета вскрыл послания. И тут капитаны с изумлением обнаружили, что четыре письма представляли собой просто чистые листы бумаги, на которых ничего не было написано. Увидев это, Сандоваль убедился, что Тристан не мог быть человеком чести и отпрыском знатного рода герцогов Медины Сидонии, хотя одно из этих «писем» и было адресовано самому герцогу. Другое якобы предназначалось Франсиско де лос Кобосу, первому королевскому секретарю и командору Леона. Все это немало удивило Киньонеса и Сандоваля, учитывая то высокомерие, с которым обычно держался Тристан. Наконец, пятое было написано по-каталански, так что его прочесть они не смогли, и предназначалось оно некой Мариане Лопес де Инчаусти, жительнице Толедо.
— Негр передал мне, что Тристан не смог прийти и просит меня оказать ему услугу и вручить эти письма лично донье Мариане в Толедо, а она передаст их всем адресатам, — сообщил Киньонес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90