Лицо принцессы перестало улыбаться, но глаза смотрели по-прежнему радостно и счастливо.
— А вы очень тревожитесь за моего брата, вы очень любите его? — спросила она.
Проворов захлебнулся от счастья.
— Люблю ли я его? Разве можно об этом спрашивать? Ведь если б я мог только предполагать, что доктор Герман — он…
— А вы ничуть не узнавали его под видом доктора? Я тоже долгое время не узнавала; только потом он открылся мне, когда убедился, что я не болтлива и могу, когда нужно, помогать ему.
— Можете вы ответить мне на один вопрос? Если нет, то так и скажите, просто и прямо.
— Хорошо, спрашивайте!
— Что, тогда, в Китайской деревне, когда вы предупреждали меня относительно доктора Германа, вы знали уже, что этот доктор — видоизмененный ваш брат?
— Знала. Он мне сам велел сделать это. Он сказал, что вы пройдете мимо окна и что я должна отворить окно, окликнуть вас и предупредить.
— Но он незадолго перед этим сам разговаривал со мной под видом доктора.
— Да, и, вероятно, не хотел обманывать вас, то есть боялся, что его обман зайдет слишком далеко. Впрочем, он лучше сам расскажет вам все, когда силы вернутся к нему.
— А вы уверены, что это будет, что он выздоровеет? Опасности никакой нет?
— Нет, никакой! Рана неглубокая, в сущности, повреждена только кожа. Крови вышло много, и он ослабел; все-таки, вероятно, будет лихорадка.
— А теперь ее нет?
— Нет, он спит только.
— Так, значит, я видел вас живую там! — воскликнул Проворов. — Китайская деревня не была сном, а ваш брат в рукописи, оставленной им мне, писал, что вы были для меня только грезой, несбыточной мечтой.
— А мечта, однако, сбылась.
— Да, но лучше бы, пожалуй, чтобы… не сбывалась.
— Вот как? Почему же? — с оттенком даже легкого испуга спросила принцесса.
— Потому что… Потому что… Я не достоин видеть вас.
— Это вы все мучаетесь по поводу брата? Но ведь все оказалось к лучшему, то есть я хочу сказать, что и во всяком дурном есть также и хорошая сторона. Рана, слава Богу, легкая, и опасности нет, но зато вы узнали, что мой брат жив и скрывается под видом доктора Германа, и он как бы воскрес для вас.
— Не понимаю, зачем это ему понадобилось! — сказал Проворов и подумал: «И она же утешает меня».
— Очевидно, иначе нельзя было, — пояснила она. — Конечно, на то были серьезные причины.
— Но все-таки он ведь обманул меня, — проговорил Проворов и сейчас же вспомнил, что не ему, вероломно прочитавшему чужое письмо, говорить о том, что кто-нибудь обманул его. — Впрочем, нет, — подхватил он вслух, — мне нельзя так говорить, я сам сделал ужасную вещь.
— Вы начинаете тревожить меня. Что сделали еще вы?
— Я… я прочел ваше письмо, — выговорил через силу Проворов и закрыл лицо руками.
Ему казалось, что все погибло и возврата к возможности счастья нет.
— Какое письмо? — переспросила принцесса с искренним удивлением.
— Вот это… этот листок… — И Сергей Александрович дрожащей рукой передал ей найденный им в книге листок, исписанный ее рукой. Чигиринская еще раз удивленно посмотрела на Проворова и, грустно покачав головой, укоризненно произнесла:
— Зачем вы сделали это?
— Простите, я люблю вас! — вырвалось у Проворова совершенно помимо его воли, словно это говорил не он, а совершенно другой, посторонний ему человек.
«Сейчас она возмутится моей дерзостью и с негодованием отвергнет меня», — решил он.
Но принцесса не отвергла, не ахнула, не убежала, как это сделала бы жеманная барышня, а, услышав вырвавшееся у него невольное признание, которым он хотел оправдать свой поступок, просто и откровенно ответила:
— Я это знаю.
Дрожь, как от озноба, пробежала по всему существу Проворова.
— Вы это знаете и говорите это мне?
— Да, знаю, и знаю от брата, что ваша любовь ко мне подвергалась испытаниям и выдержала их, преодолела соблазн, и это в то время, когда вы считали меня только мечтою. Я думаю поэтому, что ваша любовь не изменится ко мне теперь, когда мы встретились наяву.
С этими словами принцесса протянула Проворову руку.
— Да что ж это, что ж это? — бессвязно залепетал он, припадая губами к ее руке. — Что ж это? Если это — не сон, то это — другой, райский мир. На земле не может быть такого счастья… не может быть… Вы — ангел… Да, на земле не может быть счастья, — повторил он и, отпустив руку девушки, грустно поник головой.
У него было такое страдальческое лицо, что ей стало жалко его.
— Что еще? В чем дело? — спросила она.
— Все то же письмо, этот листик, — вздохнул он. — Там вы пишете о ком-то, который вам дорог.
— Глупый, ведь это же я писала о вас!
Обе руки принцессы теперь протянулись к Сергею Александровичу, и в тихой, уютной библиотеке, озаренной зеленым полусветом лампы, родился девственный поцелуй и несколько секунд жил, замирая, и две души, разделенные, соединились в одну, чтобы не расставаться навеки.
ГЛАВА ШЕСТАЯ

I
Имя ее было Елена, и Проворову, разумеется, казалось, что лучше, благозвучнее этого имени нет на свете. Ему чудилось даже, что всегда, с самого детства, он только и любил это имя и из всех женских имен только оно и нравилось ему.
Чигиринский был еще слаб, и они не сообщали ему о своем объяснении, но между ними в те несколько дней, пока здоровье Ваньки шло на поправку, было все переговорено и обсуждено.
Кроме брата, у Елены не было близких родных; отец и мать умерли давно, и Чигиринский заменял ей всех. В Петербурге она держалась в стороне от большого общества, была на положении еще маленькой и не выезжала в большой свет, где мог бы видеть ее Проворов или вообще молодые люди. Товарищам же Чигиринский никогда не говорил о сестре, потому что полк с его интересами, и если не грубостью, то, во всяком случае, суровостью, был другим миром, далеким от Елены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67