— Вы, русский, обрекаете свою землю на страшное татарское разорение, да еще хотите, чтобы мы, поляки, взяли Московию и наш король назначил бы туда правителем своего ставленника?
— Если бы король Сигизмунд-Август поступил с вами так, как поступил со мной московский царь, то поверьте…
— А как он поступил с вами, позвольте узнать?
Курбский, не ожидая подобного вопроса, промолчал.
— Насколько известно мне, — продолжал Валента Дембинский, — вы задолго до побега договорились с королем о возмещении своих владений в Московии. Но королевского слова вам показалось мало, и вы потребовали клятвы наших вельмож. Извините, князь, что я задеваю столь тонкие струны…
Канцлер, прямой и по-своему честный человек, был недоволен, как и многие польские вельможи, пожалованием князю королевских земель и с трудом скрывал неприязнь к чужеземцу. Волынские помещики успели пожаловаться на Курбского и даже требовали отобрать у него королевский подарок. Жаловался и князь Чарторыйский на разбой и грабеж в Смедыни. Курбский пришелся не ко двору вельможному панству.
— Мне угрожала смерть, — ответил князь Андрей, вспыхнув. — Если бы я не отъехал к вам, может быть, мои кости давно сгрызли собаки где-нибудь у кремлевской стены… Право на отъезд от одного князя к другому было древним законом моих предков.
Валента Дембинский взглянул Курбскому прямо в глаза:
— Смерть могла угрожать после битвы, где пятнадцать тысяч русских под вашим воеводством потерпели поражение от четырех тысяч поляков. Князь, вы, наверно, помните, что, не будь вашего желания, полякам вряд ли удалось одержать столь легкую победу.
Кровь бросилась в лицо князю Андрею. Он схватился за саблю.
— Успокойтесь, дорогой князь, вы забыли, что я коронный канцлер и читал все бумаги, в том числе и вашу записку к пану Хоткевичу.
— Но ведь его величество обещал мне хранить тайну, — вырвалось у князя.
— Я и не собираюсь нарушать обещание. Это сказано только вам. Мне интересно, при каких обстоятельствах позволительно… ну, скажем, бросить свою отчизну, окруженную врагами, свой народ…
— Где моя отчизна, от кого мне ее защищать? Не татары, а царь губит отчизну! — яростно выкрикнул князь.
— Ну хорошо… Будем считать, что вы отъехали от московского князя согласно с законами предков. Но после вы два раза сражались со своими, русскими. И не только своей саблей… Помнится, вы привели двести воинов, вооружив их на свои деньги. А теперь советуете королю кое-что похуже…
Мимо проскакали на гнедых конях два ратника, увешанные оружием. Пыль, поднятую конскими копытами, подхватил ветер и закрутил вихрем по улице.
Курбский не сразу ответил. Он долго вытирал потное лицо большим белым платком.
— Что ж, у каждого свой взгляд на вещи, — сказал он наконец. — Я доказываю свою преданность польской короне, разве вам это не по душе?
— Не знаю, может быть, и я, чувствуя, что над головой висит топор палача, покинул бы свое отечество. Но бороться против него с оружием в руках, придумывать погибель своей земле… нет, это не укладывается в моей голове. Вот если бы вы, вместо того чтобы наводить крымского хана на свою землю, прикончили царя Ивана? Но простите меня, вельможный пан Андрей, это мысли простого шляхтича. Как канцлер польской короны, я другого мнения и буду весьма рад, если нам удастся свершить вашу задумку. Кстати сказать, мне очень понравилась мысль провести к Москве Девлет-Гирея в обход приокских крепостей. Прошу вельможного пана завтра утром быть у меня. Мы вместе разработаем секретный план против гнусного московита.
* * *
Князь Константин Острожский во время сеймовых заседаний занимал обширный дом своего двоюродного брата. В последний вторник июля, вскоре после торжественной присяги, он собрался ехать на Киевщину. В день отъезда князь дал прощальный обед. За его столом сидели почти все православные вельможные паны из Литвы и русских земель.
Князь Курбский, сказавшись больным, не принял приглашения. Он не хотел встречаться со своими соседями, с которыми враждовал. А потом, после разговора с канцлером, состоявшегося рано утром, когда было решено немедленно отправить к крымскому хану королевских послов и добиваться его выступления против Москвы, Курбскому стало не по себе. «Я сделал правильно, — старался он себя успокоить. — Царя Ивана необходимо уничтожить, для борьбы с бешеным зверем хороши все средства».
Однако Курбский знал, что его чудовищный план, если он станет известен, одобрят далеко не все русские вельможи Литовского княжества.
Около четырех часов после полудня, закончив недолгие сборы, князь Андрей с десятком слуг выехал в свой замок, стоявший близ Ковеля, в местечке Миляновичи. За городской заставой его догнал торжественный поезд киевского воеводы. Князь Острожский ехал в золоченой карете в сопровождении двухсот вооруженных всадников.
Заметив на обочине дороги Курбского, скромно уступившего дорогу, воевода остановил карету и пригласил князя к себе.
Андрей Курбский с большим уважением относился к Константину Острожскому, русскому человеку, крепко державшемуся за обычаи и веру предков. Как и его отец, он был невысок ростом, но велик душой. Никто из воевод Литовского княжества не одерживал над татарами столько славных побед, сколько их было на счету у князя Острожского. Не много нашлось бы людей в Польше и Литве равных ему по богатству. Ему принадлежало сто городов и более тысячи сел. Говорили, что он может один снарядить на войну тридцать тысяч всадников. Киевский воевода не раз в трудную минуту помогал Курбскому и заступался за него перед королем и сенаторами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144