Мореходам предстояло плыть по озеру на восход верст десять, к истоку реки Зеленой. Там с давних времен стоял высокий столб. Озеро широкое, более трех верст, мелководное на востоке, заросло травой, и без приметного знака войти в реку Зеленую трудно.
Вечером перед ужином старшой Прозвиков отозвал Степана в сторону.
— Поклянись животворящим крестом, — сказал он, — что верно Строгановым будешь служить и про торговые тайные дела никому не расскажешь. А если солживишь, то лучше тебе, Степашка, тута на волоке было с голоду умереть. У Строгановых руки долги. И Аника Федорович, и двое сыновей — все в опричнину вписаны. Понял, парень? Ежели верою служить будешь, Строгановы завсегда тебя от беды заслонят. Они верных людей любят.
Молчан говорил нараспев, окая, по привычке прищурив один глаз.
Степан Гурьев поклялся на верность страшными словами.
— Помни, — пряча Евангелие, сказал Молчан, — хорошо будешь служить, самолично Григорию Аникиевичу о тебе поведаю.
— Спасибо, Молчан Семенович, — поклонился Степан, — не забудь милостью.
Глава пятнадцатая. «СУДИТЕ НАС ПРАВЕДНО, НЕ БЫЛИ БЫ ТОЛЬКО НАШИ ВИНОВАТЫ»
Каменный дом Малюты Скуратова в Александровой слободе был построен крепко, на века. И стоял он удобно — почти рядом с царскими хоромами. Из окон Малютиных покоев виднелись высокие разноцветные купола и золотые крыши дворца. С другой стороны дома темнела мрачная государева тюрьма с обширными подземельями и застенками.
Вершитель тайных дел думный дворянин Скуратов с утра наведался в царскую опочивальню. Царь Иван лежал на кровати лицом вниз, трое лекарей растирали его дряблое тело.
Царь был в хорошем расположении духа и напевал свою любимую песенку:
Уж как звали молодца,
Позывали молодца,
На игрище поглядеть,
На Ярилу посмотреть…
Разгромив федоровские вотчины в Бежецкой пятине, царь Иван стал спокойнее, нервные припадки повторялись реже. Основательно пополнилась царская казна. У старого боярина родни не осталось, и все его богатства перешли царю. Князья и бояре, подписавшие челобитную грамоту князю Владимиру, один за другим исчезали в тюрьмах.
Увидев бородатое, озабоченное лицо своего любимца, царь махнул рукой:
— Завтра приходи, Гриша.
У дверей опочивальни Малюта Скуратов столкнулся со своим шурином князем Афанасием Вяземским, царским оружничим. Скуратов был женат на его старшей сестре. Кто кому больше помог перед царем, трудно сказать. Родство было полезно обоим.
— Ггигогий Лукьяныч, — сказал князь, — я в гости к тебе собигаюсь. Кое-кого с собой пгиведу… Все люди тебе известные.
Малюта Скуратов качнул головой и, позванивая ключами, болтавшимися у пояса, направился в тюрьму проведать новгородского купца, заподозренного в измене. Он пересек двор под лучами яркого утреннего солнца и долго возился с пудовым тюремным замком. От купца Малюта пошел по всей тюрьме, смотрел, крепки ли запоры на дверях, не задумали ли царские преступники побега.
Закончив обход, он в хорошем настроении вернулся домой и приказал слугам готовить угощение, а сам по деревянной скрипучей лестнице поднялся в свою комнату, служившую кабинетом и спальней. По стенам, на железных костылях висели всевозможные орудия, с которыми Григорию Лукьянычу приходилось работать. Затейливые клещи, плети с железными крючками на конце. Особые крючья для сдирания кожи с живых людей. Длинные и короткие цепи, железные оковы, пилы для распиливания человеческого тела и топоры с острием вместо обуха. Ко всем этим вещам хозяин питал уважение, усовершенствовал как мог и заботился об их сохранности.
Малюта Скуратов любил свою комнату. Из нее проложен тайный ход за земляной вал и ров, окружавшие царский дворец. Врагов у Малюты было много, приходилось заботиться и о своей безопасности.
Слуги покрыли дубовый стол чистой скатертью, поставили кувшин с медом и вином, принесли холодную баранину, жареных кур, блюдо с заливным поросенком и много сладких заедков…
Положив на стол волосатые руки с короткими толстыми пальцами, Григорий Лукьяныч задумался о врагах, с которыми боролся скоро шесть лет. Наделенный недюжинным умом, он первый из своих родичей появился при опричном дворе. Отец его Лукьян Афанасьевич, по прозвищу Скурат, был мелким помещиком в Звенигороде и принадлежал к такому роду, какие в боярах не бывают. Малюта не думал о невинных людях, о детях и женщинах, им загубленных. Он напрягал свой мозг, вспоминая, о чем царь говорил вчера и позавчера, что сказал сегодня, стараясь проникнуть в скрытый смысл его слов. А царь умел другой раз вложить два смысла в одно слово. У Малюты была способность чувствовать, чего хочет царь, и воспринимать слова и поступки остальных людей в превратном, извращенном смысле. Заставить человека сказать нужное слово на пристрастном допросе для него не представляло труда.
— Батюшка! — услышал он слабый голос. — Ты выучил азбуковицу? Я пришла.
— Это ты, Машенька? — Малюта достал с поставца толстый рукописный букварь с красочными картинками и положил на стол. Царь несколько раз упрекал его в безграмотности, и он решил кое-чему поучиться.
Машенька, его двенадцатилетняя дочь, с важным видом уселась рядом. Открыв букварь, она ткнула пальцем:
— Это что за буквица?
— Буки.
— А это?
— Како.
— А это?
— Веди.
— А это?
Григорий Лукьяныч поморщил лоб, стараясь вспомнить. Посмотрел на букву и с правой, и с левой стороны. Как же она называется? Он забыл, и ему было стыдно перед дочерью.
— Запамятовал, батюшка? «Мыслите» называется. А запомнить просто, будто два домика рядом.
— Умница ты у меня, Машенька, вот подрастешь, выдам тебя замуж за хорошего человека, богатого и знатного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144