Под сводами собора прозвенели удары посоха. Показалась высокая фигура царя. Осунувшийся и хмурый, он был одет, как и опричники, во все черное. Крестясь, царь быстрым шагом подошел к возвышению и, склонив голову, молча ждал благословения.
Митрополит, словно не замечая царя, не отводил глаз от образа. Бледное лицо его стало еще бледнее.
Царь три раза преклонял голову, но митрополит не обернулся.
— Владыко святый! Благочестивый государь, царь Иван Васильевич всея Руси требует твоего благословения, — приблизясь, громким шепотом сказал опричник Алексей Басманов.
Филипп обернулся и пристально, будто не узнавая, стал рассматривать царя, обряженного в странную, непристойную ему одежду.
Губы митрополита крепко сжались. Он вспомнил обиды, нанесенные царской рукой его родичам и близким. Перед глазами возникли церковные иерархи, над которыми издевался царь, словно над своими холопами. Владыка вспомнил ночной разговор с боярином Федоровым. «Буду молчать — царь и церковь христову ограбит и сделает своей служанкой… Я должен сказать, что думаю. Ежели буду говорить в храме, он не посмеет остановить. А потом пусть делает со мной что хочет».
— Благочестивый? Кому угождал ты, исказив свое благолепие? — громко произнес владыка. — Не умолял ли я тебя отвернуть лицо от ласкателей?.. С тех пор как светит солнце на небе, не слыхано, чтобы благочестивые цари возмущали собственную державу. Столь ужасно страждут православные; у татар и язычников есть закон и правда, а у нас нет их, всюду находим милосердие, а на Руси и к невинным, и к справедливым нет жалости. Мы, духовные пастыри, приносим господу бескровную жертву, а за алтарем льется неповинно кровь христианская. Но скорблю не о тех, кто, проливая свою невинную кровь, сподобится святым мученикам, нет, но о твоей бедной душе страдаю. Хотя и образом божьим возвеличенный, ты, однако же, смертный человек, и господь взыщет все от руки твоей…
В храме наступила напряженная тишина, хор перестал петь. А может быть, он и пел, но никто не слышал его.
С замиранием сердца люди внимали словам митрополита. Его слабый голос под сводами храма звучал чисто и ясно. Но раздались новые звуки: царь в ярости стучал острием посоха о каменные плиты.
— Филипп, — сказал он грозно, — или нашей державе смеешь ты противиться? Посмотрим, велика ли твоя крепость!
— Царю благий, — ответствовал старец, — напрасно думаешь устрашить меня муками, я пришелец на земле, как и все отцы мои, подвизаюсь за истину, за благочестие, и никакие страдания не заставят меня умолкнуть.
— Едино, отче честный, говорю тебе — молчи! — Царь в гневе едва шевелил языком. — Молчи и благослови нас…
— Наше молчание кладет грех на душу твою, — словно не замечая царского гнева, продолжал Филипп, — и наносит всеобщую смерть: худой кормчий губит весь корабль. Государь царь! Различай лукавого от правдивого, принимай добрых советников, а не ласкателей.
Опричники в ярости сжимали посохи в руках, хватались за ножи. Земские бояре, в душе радуясь смелому слову, опустили голову, не смея посмотреть друг другу в глаза.
— Покайся, царь, — окреп голос владыки, — смой от крови руки, очисти душу от скверны, отринь опричников, слуг адовых, что обступили тебя, кои и над таинствами церковными кощунствуют…
— Что с царем, почему не велит задушить злодея? — шепнул Малюта Скуратов своему соседу Алексею Басманову.
— Обнаглел чернец, прячется за спину народа. Разве возьмешь его в святом месте? — тихо ответил боярин. — Однако мы не забудем сих слов.
— …Не уподобься Самсону, пожелавшему погубить врагов и обрушившему на свою голову храм…
Все ждали чего-то ужасного. Многие плакали.
Ударив посохом о каменный пол так, что стальное жало согнулось, царь Иван повернулся и крупно зашагал из церкви.
За ним заспешили опричники и многие вельможи.
Гроза нависла над владыкой. Однако он продолжал службу, будто ничего не произошло.
Отслужив молебен, митрополит Филипп выслушал советы священников и решил больше не ездить в Кремль на митрополичий двор. Лучше быть подальше от царского гнева.
А царь Иван, выйдя из церкви, долго молчал. Он понимал, что услышал мнение всей русской церкви. Опричники с беспокойством поглядывали на него: прислушается ли он к словам митрополита, повернет ли свои дела по другому пути?
Отповедь Филиппа царю в Успенском соборе получила большой отзвук.
Царские лазутчики шныряли по городу. Они подслушивали разговоры, смотрели на лица, пытались разгадать тайные мысли. К вечеру Малюта Скуратов знал, что Москва взбудоражена событиями в Успенском соборе. Промолчать было невозможно. Опричники решили нанести ответный удар.
Утром были схвачены ближние советники митрополита; старцы Леонтий Русанов, Никита Опухтин, Федор Рясин, Семен Мануйлов. Их пытали в застенке о тайных замыслах владыки. Ничего не добившись, старцев вывезли в город и забили насмерть железными палками.
Погиб, обвиненный в измене, князь Василий Пронский. Из Коломны в Москву был вызван боярин Иван Петрович Федоров. Царь приказал ему безвыездно находиться в своем московском доме и ждать его повелений.
В одну из темных июльских ночей дружина опричников во главе с Афанасием Вяземским, Малютой Скуратовым и Василием Грязным вломилась в дома известных московских людей — дьяков, купцов, тех, кто сказал хотя бы одно сочувственное слово о митрополите Филиппе. Опричники дочиста разграбили хозяев, а их жен, которые были помоложе и покрасивей, вывезли с собой из города.
После восхода солнца к опричникам присоединился царь Иван. Целую неделю царская дружина скакала по пригородам, разоряла и жгла поместья опальных вельмож.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144