Наслаждаясь состоянием перепуганных, трепещущих девиц, словно испытывая их, царь еще раз прошелся возле соревновательниц на царский венец. Он впивался взглядом в каждую. Все красивы, все по вкусу царю. Трудно сказать, какая лучше.
К царю приблизился первый боярин земской думы Иван Федорович Мстиславский и с поклоном подал ему кольцо и шелковый платок.
Царь Иван решил снова посмотреть на девиц. Он опять прошел по ряду. Высокую и дородную красавицу, стоявшую второй справа, он взял было за руку. Девица залилась краской, но царь прошел дальше.
Бояре зашептались. Наконец царь Иван решился. Он сделал шаг к высокой, русоволосой и красивой Марфе Собакиной и, чуть склонив голову, подал ей кольцо и платок. Ее тяжелая красота затмила остальных. Царская невеста пошатнулась. Ее поддержали и повели. Вокруг все кланялись и поздравляли с высокой честью. Теперь она стала царевной, и все должно пойти по заведенному с давних времен порядку.
Но царь не уходил и не отпускал стоявших у стены девушек.
Он снова подошел к ним и, позвав боярина Мстиславского, сказал:
— Вот эту я выбрал для сына Ивана… Ты чья?
— Евдокия, дочь Сабурова, — едва шевеля языком, отозвалась девушка.
Ей неожиданно повезло. Быть женой царевича, молодого статного юноши, куда приятнее, чем быть царицей и жить с беззубым стариком.
В доме, где разместилась семья царской невесты Марфы Собакиной, сегодня был праздник. Гости все свои, родственники. Только вот с братом Калистом пришел кто-то незнакомый, назвался Федором Сабуровым, будто родственником невесты царевича.
Шутка ли сказать: дочь Марфа скоро станет русской царицей! Есть от чего закружиться голове. Вчера царь пожаловал в бояре отца Марфы, Василия Степановича Большого, дядю Марфы, Василия Степановича Меньшого, — в окольничие, а двоюродного братца Марфы — в кравчие. Тверской род Собакиных был из старого дворянского рода Нагих-Собакиных. Собакины ничем не выдавались, по службе бывали в писцах и изредка в воеводах.
И вот теперь они — царская родня. Сколько возможностей им открыла Марфа!
Отец, Василий Степанович Большой, третий раз пил про свою дочь и много раз про великого государя Ивана. Он сильно охмелел и плохо ворочал языком.
— Все хорошо, — говорил Собакин Большой, — от опричников бы только избавиться. Буду слезно дщерь свою молить, пусть она царю и великому государю слово свое замолвит. Она у меня с норовом, что захочет, то и станется. Скажет, опричнине не бывать, — заплетался пьяный Собакин, — и царь так и сделает. А мы все ей поможем, нам любить опричнину не за что.
Опять пили за здоровье Марфы и за великого государя.
Под конец все изрядно опьянели и повалились спать, кому где пришлось.
Тот, кто назвался Федором Сабуровым, вскочив на стоявшего у привязи вороного коня, помчался в Слободу, прямо к дому Малюты Скуратова.
Глава тридцать первая. «И ЛЕКАРСТВО ЕСТЬ ЯД, И ЯД ЕСТЬ ЛЕКАРСТВО…»
В ожидании свадьбы царь был скромен и не проливал крови. И дышалось ему легче, и сил прибавилось. Почувствовав себя молодоженом, он снова стал париться в бане. Ходил он туда вместе с Борисом Годуновым. Борис был недавно пожалован из рынд в царские мыльники и получал пятьдесят рублей в год. Никто не мог так усладить в парильне березовым веником, как он.
Сегодня был постный день, и царю подали на обед только рыбное. Иван Васильевич попробовал стерляжьей ухи, съел пирог с палтусом и принялся за отварного осетра. Обедал он в маленькой комнате вместе с князем Никитой Одоевским и князем Василием Ивановичем Шуйским. Настроение у царя было превосходное, он шутил, много смеялся.
Похвалив осетра, вытер полотенцем губы, отпил глоток вина. Он еще держал кубок в руках, когда в дверях показался бледный перепуганный лекарь.
— Ваше величество, — кланяясь, сказал Бомелий, — с нерадостной вестью я пришел…
Царь Иван поднял на него тусклые, впалые глаза.
— Царевна Марфа нездорова, ваше величество.
— Что с ней? — спросил царь, не чувствуя еще ничего плохого. — Угорела, наверно?
— Ваше царское величество, я не могу сказать наверное, но… но…
— Не тяни!
— Ваше величество, я думаю… есть основания считать, что царевна отравлена.
— Опоили?! — Царь поперхнулся, вскочил с кресла. — Не верю! Кто это может здесь, в опричнине! А другой никто без моего позволения не смеет войти во дворец!
— Ваше величество, — Бомелий с мольбой скрестил на груди руки, — я… я принял все меры, может быть, удастся спасти…
Царь нащупал рукой сиденье. Сел.
— Малюту… — приказал он стоявшему около него Годунову. — Пусть не медлит.
Пока не пришел Скуратов, никто не проронил ни слова.
— Как ты мог допустить, где были твои люди? — напустился царь на запыхавшегося Малюту.
— Что случилось, великий государь? — Скуратов бросил быстрый взгляд на лекаря. Пожалуй, первый раз за многие годы он по-настоящему испугался.
— Мою невесту Марфу опоили! — И царь отвесил пощечину своему любимцу.
Малюта упал на колени и поцеловал ударившую его руку.
— Не гневайся на меня, великий государь… — Голос Скуратова дрожал. — Если с Марфой Васильевной что неладно, я найду виноватого. Найду, не уйдет…
Иван Васильевич постепенно осознавал случившееся. Отравили невесту! Его невеста Марфа Васильевна может умереть! В глубине его души вздымалась ярость. Но он заставил себя побороть ее.
— Пойдем, Бомелий, со мной, я хочу видеть царевну… И ты, Григорий…
Сам распахнув дверь в опочивальню Марфы, негромко сказал:
— Вон отсюда, все вон!
Боярыни, теремные девушки-прислужницы, обступившие постель царевны, в испуге кинулись к выходу. Царь каждую проводил тяжелым взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144