Мебель в ней была самой простой и грубой, роскошью можно было считать само наличие свободного пространства. Несколько недель в открытом море мальчикам не приходилось и мечтать об уединении. Даже естественные надобности приходилось справлять в общее ведро, если была качка, или прямо в море, стоя на доске. Как выходила из положения целомудренная дочь аудитора, оставалось тайной, но никто ни разу не видел, чтобы она выносила ночной горшок. Сначала матросы безудержно веселились по этому поводу, а потом испуганно примолкли: постоянный запор был явным признаком ведьмы. Кроме непрекращающейся качки и невозможности уединиться пассажиры страдали от шума. Скрипело дерево, скрежетало железо, стонали тросы, вода билась о корпус корабля. Диего и Бернардо, привыкшие в Калифорнии к свободе, простору и тишине, с трудом приспосабливались к быту мореплавателей.
Диего полюбил забираться на нос корабля, чтобы любоваться морем, наслаждаться солеными брызгами и наблюдать за дельфинами. Он забирался на плечи сирены, опираясь ногами о ее соски. По достоинству оценив ловкость мальчика, капитан ограничился тем, что велел ему привязываться веревкой за пояс; позднее, увидев, как Диего карабкается на самую верхушку мачты, он не сказал ни слова. Если кому-то суждено умереть молодым, никто не сумеет этому помешать. Работа на корабле продолжалась целые сутки, но самой тяжелой была дневная вахта. Первая вахта начиналась в полдень, с ударами корабельной рынды, когда солнце было в зените. Тогда капитан проводил необходимые измерения, чтобы сориентироваться в пространстве. Кок распределял между людьми пинту лимонада, чтобы предупредить цингу, а его помощник раздавал ром и табак — единственные радости на корабле, на борту которого строго воспрещалось играть на деньги, драться, предаваться плотским утехам и даже богохульствовать. В таинственный час вечерней зари, когда на небе уже мерцали звезды, но еще было видно линию горизонта, капитан брал секстант и делал новые измерения. Диего завороженно следил за действиями де Леона: сам он поначалу видел вокруг лишь стальное море, высокое небо да совершенно одинаковые звезды, но постепенно научился примечать вещи, очевидные для любого моряка. Капитан с особой опаской брался за барометр: перемены давления предвещали ему невыносимые боли в ноге.
В первые дни плавания на корабле были молоко, мясо и овощи, но уже через несколько дней приходилось ограничиваться бобами, рисом, сухими фруктами и неизбежными твердокаменными сухарями, изъеденными долгоносиком. Солонину, подозрительно напоминающую конское седло, приходилось долго отмачивать, прежде чем класть в кастрюлю. Диего решил, что его отец мог бы выгодно продавать на корабли свое знаменитое копченое мясо, но Бернардо объяснил, что нет никакой возможности перевозить его в Портобело в достаточном количестве. За столом капитана, к которому приглашали всех пассажиров, кроме Бернардо, подавали маринованные коровьи языки, оливки, овечий сыр и вино. Де Леон предоставил в распоряжение пассажиров свою шахматную доску, карты и книги, которые заинтересовали только Диего. Среди них он нашел пару сочинений о борьбе колоний за независимость. Раньше Диего восхищался североамериканцами, освободившимися от ига англичан, но он даже вообразить не мог, что есть люди, которые мечтают о независимости испанских колоний.
Сантьяго де Леон оказался на редкость интересным собеседником, так что Диего отчасти пожертвовал акробатическими упражнениями на снастях корабля, чтобы разговаривать с ним и рассматривать его фантастические карты. Одинокий капитан был счастлив поделиться своими познаниями с пытливым молодым умом. Сам он был страстным читателем и всегда возил с собой ящик с книгами, которые обменивал в каждом порту. Капитан несколько раз совершил кругосветное путешествие, повидал земли не менее странные, чем на своих картах, и так часто оказывался на волосок от гибели, что перестал бояться чего бы то ни было. Диего, привыкшего к непогрешимым догмам, глубоко потрясло то, что этот человек, истинная личность эпохи Возрождения, привык сомневаться во всем, что его отец и падре Мендоса принимали на веру. Сам юноша впервые начал задавать вопросы о том, о чем раньше никогда не задумывался. Прежде он тайком обходил слишком суровые правила, не пытаясь усомниться в их целесообразности. С Сантьяго де Леоном он отважился заговорить на такие темы, которых никогда не поднял бы в беседе с отцом. Оказалось, что на мир можно посмотреть с разных сторон. Де Леон говорил, что не только испанцы считают себя избранной нацией, это заблуждение всех без исключения народов; что на войне они бесчинствуют точно так же, как французы или кто угодно еще: грабят, мародерствуют, пытают, насилуют; что мавры и иудеи привыкли считать своего бога единственным истинным и презирать другие религии. Капитан был ярым противником монархии и сторонником независимости колоний. Диего, воспитанному в твердой вере, что королевская власть дана Богом и что священный долг любого испанца — распространять христианство в других землях, эти мысли показались чересчур дерзкими, почти кощунственными. Сантьяго де Леон с жаром защищал провозглашенные французской революцией принципы свободы, равенства и братства и в то же время сокрушался, что французы захватили Испанию. Капитан оказался истинным патриотом: средневековое мракобесие было для него предпочтительней прогресса, насильно насаждаемого захватчиками. Он не одобрял отречения законного короля Испании и воцарения Жозефа Бонапарта, которого испанцы прозвали Пепе Бутылка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127