О нет, убивать нас они не станут, в этом я уверена. Убить нас – значит, навлечь на себя жестокую месть. Скорее всего, наше заключение станет более строгим, чем сейчас. Отныне дворец Тюильри превратился для нас в тюрьму. А в дальнейшем нас, наверное, поместят в какой-нибудь старый замок в провинции и попросту забудут о нас. Уже сейчас Людовик чувствует себя забытым и брошенным. Он совершенно пал духом и переложил всю работу по ведению переписки с нашими друзьями и союзниками на мои плечи.
12 октября 1791 года .
Моей портнихе мадам Ронделе по-прежнему позволено навещать меня (моя прежняя портниха, Роза Бертен, давным-давно эмигрировала), и сегодня утром она принесла полную корзинку подарков для народных горничных и Амели.
Она принялась раздавать подарки сразу же после своего прихода: теплые красно-бело-синие шерстяные шарфы, красные фартуки, бело-синие полосатые нижние юбки. Мои тюремщицы с восторгом принялись рассматривать и примерять обновки. Тем временем мадам Ронделе протянула мне нижнюю юбку, которую сшила специально для меня и которую наши сторожа не озаботились осмотреть, настолько они увлеклись подарками. У юбки под оборками пришиты потайные карманы. В них лежат письма.
Когда доктор Конкарно приходит осмотреть меня и назначить лечение, то приносит с собой хлеб и пирожные (испеченные лояльным к монархии кондитером), и частенько прячет тайные послания в потайном отделении в дне моей хлебницы.
Вот, например, он приходил давеча и принес корзиночку кексов.
– От доброжелателя из Бретани, – пояснил он.
Я откусила кусочек одного из кексов и едва не сломала зуб. Оказывается, в нем было запечено что-то твердое. Я выплюнула предмет на ладонь и обнаружила, что это перстень с бриллиантом. Я быстро вложила перстень обратно в рот, а доктору пожаловалась на боль в деснах и попросила его осмотреть меня (дантиста ко мне не допускают).
Он увидел перстень у меня во рту, но не подал виду, потрогал мои десны, после чего принялся втирать в них какой-то лечебный бальзам. Наконец, улучив момент, он спрятал перстень в моей хлебнице.
– Перешлите его Станни, – прошептала я. – Пусть это будет нашим вкладом в создание армии.
18 ноября 1791 года.
Нога у меня воспалилась. Теперь доктор Конкарно приходит два раза в день, чтобы смазать рану бальзамом и сменить повязку. С собой он приносит письма, спрятанные в докторском саквояже, и забирает те, что написала я. Я знаю, что он очень сильно рискует, и за это я всегда буду ему благодарна. Я призналась ему, что с некоторых пор у меня прекратилась менструация, и он ответил, что, по-видимому, это вызвано беспокойством, общим недомоганием и нехваткой сна. Я и в самом деле ложусь поздно, потому что засиживаюсь далеко за полночь – я пишу письма. Мне помогает Софи. Иногда ночью, глядя в окно, я вижу фантастические огни в небе, полярное сияние. Белые, зеленые, иногда фиолетовые вспышки сменяют друг друга.
– Грядет конец света, – уверяет Софи. – Эти огни – знамение.
Я часто думаю, что она может быть права.
31 декабря 1791 года.
Сегодня ночью заканчивается старый год. Страшный, жестокий, ужасный год для всех нас! Ах, если бы мы тогда смогли благополучно добраться до границы, то сейчас были бы в Кобленце и готовились к празднику, полные надежд на светлое будущее. Я бы снова увиделась с Акселем, самым дорогим и любимым мужчиной на свете, который готов пожертвовать для меня всем. Я вновь оказалась бы в его объятиях, окруженная его любовью, способной защитить меня от всех бед и несчастий.
Я очень рада тому, что он в безопасности и ему ничего не грозит. Даже на расстоянии я чувствую его любовь. Как бы ни было у меня тяжело на душе, мысль о нем согревает мне сердце даже в такую холодную и промозглую ночь, как сегодня.
Я молюсь о том, чтобы в следующем, новом году мы были спасены.
2 февраля 1792 года.
Я ежедневно молюсь о спасении – и вчера забрезжила новая надежда.
В маленькую комнату, которая служит мне спальней, вошел темноволосый молодой рабочий с трехцветной кокардой на рубахе, держа в руках сумку с инструментами. Амели и народным горничным он предъявил специальный пропуск. Не глядя на меня, он подошел к окну и начал отдирать замазку в углу рамы, пробормотав что-то о том, что его послали устранить течь. Похоже, он знал, что делает, и женщины перестали обращать на него внимание.
Но что-то в облике этого рабочего показалось мне странным, и я стала присматриваться к нему. Поработав некоторое время, и убедившись, что остальные женщины вышли из комнаты, он уронил к моим ногам сложенный вчетверо клочок бумаги.
– Прошу прощения, месье, но вы обронили вот это, – сказала я, поднимая упавшее и протягивая ему.
– Ш-ш! – прошептал он. – Прочтите его!
Я сразу же отвернулась от него и вложила листок бумаги между страницами книги, которую я читала, точнее, делала вид, что читаю. Убедившись, что никто посторонний не подслушал наш короткий разговор, я украдкой развернула листок. Вот что я там прочла:
«Я тот самый юноша, которого вы некогда спасли, когда меня избивал принц Станислав. Вы отправили меня в Вену, а там ваш брат Иосиф дал мне возможность поступить в военную академию. Я стал лейтенантом де ля Туром австрийской армии, командиром отряда рыцарей «Золотого кинжала». Здесь, в Париже, нас четыреста человек благородного происхождения, и мы дали клятву охранять и защищать короля и его семью. Мы не подведем вас. Загляните под дно подсвечника. Сожгите это письмо».
Я перечитала послание еще раз, а потом скомкала листок в руке. Лейтенант де ля Тур вынул из сумки с инструментами простой оловянный подсвечник, воткнул в него огарок свечи и зажег, поставив его на мой стол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109