— Элизабет, я хочу, чтобы ты была образцовой женой. Матерью и хозяйкой дома с незапятнанной репутацией. И чтобы ты помогала мне, а не создавала трудности. Жена будущего премьер-министра не может позволить себе связь с лордом Сафиром.
— Может, ты ревнуешь, потому что сам уже не можешь…
Она тут же замолчала, пожалев о вырвавшихся у нее словах. Эдвард громко расхохотался.
Элизабет впервые услышала, как он хохочет. В его смехе не было мальчишеского задора и теплоты, как у Рамиэля.
— Элизабет, ты абсолютно ничего для меня не значишь, не хватало еще и ревновать.
Казалось бы, мужчина, назвавший ее грудь коровьим выменем, не мог причинить ей большей боли. Однако она ошиблась.
— Ты ведь не был таким, Эдвард.
— Но и ты тоже, Элизабет. — Он встал, чувствуя себя свободно и раскованно. — У тебя тут есть очень интересные записи. По правде сказать, абсолютно аморальные. Совсем не то, чего следовало ожидать от добропорядочной жены и матери.
Элизабет дернулась прочь от двери, скорее разозленная, чем испуганная. Она не позволит ему изгадить память о' ее занятиях с Рамиэлем.
— Это мои записи, отдай.
— Все, что есть в этом доме, принадлежит мне, Элизабет, включая твое тело. — Эдвард улыбался, явно наслаждаясь ее беспомощностью. Как она могла прожить столько лет с таким чудовищем? — Я сохраню эти бумажки как доказательство твоей болезни.
Она плотнее закуталась в свой плащ, обмотав его вокруг горла.
— И что же это за болезнь? — спросила Элизабет, заранее зная ответ.
— Нимфомания, конечно.
Он открыл дверь, соединявшую их спальни, и остановился.
— Я прикажу служанке принести тебе горячего молока. Женщины с расстроенными нервами нуждаются в хорошем сне.
Элизабет поборола подступившую к горлу тошноту.
Смерть. Заключение. Разлука с детьми. И все лишь потому, что она хотела быть любимой.
Ей не надо было спрашивать, кто там, когда раздался тихий стук в дверь. Это была Эмма. В руках у нее был маленький серебряный поднос. Горячий пар поднимался из большой кружки.
Служанка была полностью одета, словно ждала Элизабет. Но она не просила служанку дожидаться ее. Если бы Элизабет не смогла раздеться сама, она бы позвонила и Эмма пришла бы к ней в ночной рубашке и халате.
Рамиэль сказал, что она узнает, кто любовница Эдварда, когда настанет время. Может быть, это Эмма?
— Ты добавила опиума в молоко?
— Да, мэм.
Жену в бессознательном состоянии легче отправить в лечебницу, она не будет сопротивляться, вырываться и кричать.
— Можешь поставить его на ночной столик.
— Мистер Петре сказал, что я должна дождаться, пока вы его выпьете.
Чувствуя странное оцепенение внутри, хотя все ее тело еще горело от прикосновений Рамиэля, Элизабет взяла кружку, поставила ее на столик у окна, приподняла раму и выплеснула наружу дымящееся молоко прямо на облетевшие розовые кусты внизу, затем протянула кружку служанке.
— Можешь сказать ему, что не осталось ни единой капельки на дне.
Эмма несколько секунд беззвучно смотрела на кружку, прежде чем взять ее из рук Элизабет.
— Очень хорошо, мэм, — произнесла она, стараясь не встречаться взглядом с хозяйкой.
— А потом отправляйся в постель. Мне сегодня твои услуги больше не понадобятся.
Эмма открыла было рот, чтобы возразить, но передумала.
— Да, мэм.
Элизабет напряглась. Сначала послышался тихий стук в дверь спальни Эдварда, приглушенные голоса, а затем наступила полная тишина. Она ожидала, что сейчас муж ворвется к ней, но он этого не сделал. Либо ему было наплевать на то, что она будет наутро лежать без сознания… либо Эмма не донесла на нее.
Усталость, темной волной навалилась на Элизабет. По стенам замелькали тени, там костлявая рука, здесь коса, повсюду смерть, ложь и обман. Она притушила свет газовой лампы, скинула плащ, атласное платье, ослабила корсет. Рубашка намокла от пота. Пальцы безошибочно пробежались по мягкому хлопку, ощутив набухшую шелковистость плоти, твердые бутончики сосков под ним.
Она и представить себе не могла, что женская грудь может быть такой чувствительной. И что мужчина, поймав сосок ртом, может губами довести женщину до сумасшествия.
Рамиэль сказал, что брак — это нечто большее, чем несколько слов, произнесенных перед алтарем в церкви. Она наконец поверила ему. И как теперь быть?
Она не потерпит угроз Эдварда относительно жизни ее сыновей. И не будет сидеть сложа руки в ожидании, пока муж отправит ее в психиатрическую лечебницу.
Выбор женщины… У нее оставался только один выход — покинуть дом Эдварда сейчас, сегодня вечером, пока она еще вольна в своих действиях. У нее есть деньги, есть драгоценности. И она не трусиха.
Элизабет вытащила бархатную юбку с лифом из гардероба и с трудом натянула их на себя. Сидя в кресле перед камином, она ждала, когда погаснет свет за дверью. От раскаленных углей исходило соблазнительное тепло. Воспоминания накатились на нее, и Элизабет погрузилась в сон. И снился ей совсем не ее сын.
— Элизабет…
Женский шепот разбудил ее:
— Миссис Петре! Проснитесь, миссис Петре! Ну пожалуйста, миссис Петре! — Кто-то тряс ее за плечи, — Миссис Петре! Пожалуйста, проснитесь же!
Элизабет с трудом приоткрыла один глаз и увидела перед собой Эмму. Растрепанные волосы падали ей на глаза.
Она никогда еще не видела Эмму непричесанной.
— Я устала, — прошептала она.
— Не давай ей снова заснуть. Я сейчас принесу стакан воды. В туалете есть какое-нибудь ведро?
Элизабет вновь проваливалась в темноту, все глубже и глубже. Там воняло чем-то прогорклым, похожим на… До нее вдруг дошло, что Эмма разговаривает двумя голосами — мужским и женским.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93