Можно подумать, он школьник какой-нибудь, который впервые в жизни имеет дело с проституткой.
Когда, забыв обо всем на свете, он наслаждался шелковистой нежностью и таким желанным теплом ее грудей, большая жемчужина из ее ожерелья то и дело задевала ему голову. Если бы не это легкое прикосновение, он бы абсолютно забыл, где находится, кто она такая, что привело его к ней.
При воспоминании об этом лицо Джеймса запылало.
«Кретин! – выругался он про себя по-итальянски. – Идиот!»
Если бы только можно было все предугадать заранее!
Подумать только, она использовала бы его, доказала свою правоту, а затем выбросила его вон. Потому что в сети к ней заплыла рыбка покрупнее.
Оливины, конечно! Да для нее это не больше чем простые пузырьки воздуха! Как ловко она все рассчитала – младший сын в семье, недостаточность средств… Загнала бы его в сети ростовщиков, из которых он мог бы никогда не выбраться.
И все же ему удалось спастись. Он выиграл, и это привело ее в ярость. И если бы Гетц с этим мальчишкой, у которого были такие испуганные глаза, не помешали им, Джеймс смог бы уговорить ее продолжить пари.
«Я дам вам еще один шанс», – сказал бы он ей. После этого она, возможно, пригласила бы его в свой дом и – если бы он повел себя разумно и осторожно – в свои личные покои.
Так нет! Вместо этого он будет вынужден несколько часов провести в какой-то конторе, выуживая информацию из мерзавца и при этом скрывая от австрийского губернатора свои истинные намерения.
Именно об этом размышлял Джеймс, пока они с графом Гетцем шли по коридорам Дворца дожей. По пути сюда они обсуждали, как им вести себя с подозреваемым, и Джеймсу удалось убедить Гетца в том, что его план более продуманный. Они пересекли темный узкий коридор, ведущий из зала Большого совета в комнату государственного инквизитора.
Эту комнату смело можно назвать несчастливой для ее узников. Даже люди, лишенные воображения, почувствовали бы здесь тяжесть ее темной истории, словно духи страдавших в комнате людей населяли ее.
Страх был старой, но испытанной веками практикой, как отлично понимали австрийцы. Для того чтобы наполнить сердце узника ужасом, его обычно помещали в pozzi – колодцы. В узких, темных и сырых клетушках когда-то томились те, кто имел глупость провиниться перед Венецианской республикой. Теперь здесь было безлюдно.
Пока Джеймс с Гетцем ждали, когда из глубины тюремных камер к ним приведут задержанного, губернатор рассказывал Кордеру об этой части Дворца дожей.
Наконец узник прибыл – в сопровождении стражников, которые шли сзади и впереди него. В подобной мере предосторожности не было никакой необходимости, потому что лодыжки этого человека были сцеплены тяжелыми цепями.
Как и было договорено, Джеймс занял место в тени. Узник смотрел только на Гетца, воспринимая Джеймса как мелкую сошку. Допрос проходил на итальянском.
Впрочем, далеко дело не пошло. С одной стороны, южный диалект, на котором говорил подозреваемый, был совершенно непонятен губернатору и малопонятен Джеймсу. С другой стороны, узник, назвавший себя Пьеро Салерно, уверял, что ему ничего не известно ни о какой леди. Он собирался половить рыбу, утверждал он. И вовсе не пытался украсть какую-то гондолу. Он забрался в нее лишь потому, что устал плыть.
Это вся его история. Абсолютно незатейливая, но доказательств иного у них не было.
Вздохнув, Гетц посмотрел на Джеймса.
– Сэр, вы знаете этого человека? – спросил он.
Узник опешил – он явно забыл о присутствии в комнате еще кого-то. Но теперь он повернулся в сторону Джеймса и пытался разглядеть его в полутьме.
Несмотря на то что часть комнаты была затемнена, как и посоветовал Кордер, остальная часть помещения, в которое привели узника, оказалась хорошо освещена. Но даже при более скудном освещении Джеймс узнал бы его. Да, он видел его лицо лишь один миг, но в его обязанности входило замечать и запоминать даже мелкие детали.
– Это он, – кивнул Кордер.
С этими словами Джеймс вышел из тени.
Пьеро сразу как-то сник и торопливо отступил назад. Один из стражников подтолкнул его вперед штыком.
– Какая жалость, – промолвил Джеймс, – я надеялся, что вы поймали второго. Этот был всего лишь гребцом.
– Но он соучастник, – сказал Гетц. – А для соучастников наказание такое же.
– А если он будет сотрудничать с нами? – спросил Джеймс. – Возможно, если я потолкую с ним наедине, он будет более разговорчив.
Глаза Пьеро расширись от ужаса.
– Нет! – завопил он.
Прошлой ночью он недалеко уплыл. Судя по его реакции, он видел, что Джеймс сделал с его другом.
Джеймс улыбнулся.
Гетц сделал сигнал стражникам, и они втроем вышли из комнаты, оставив Кордера наедине с узником.
Джеймс заговорил на самом простом и понятном итальянском:
– Знаешь, Пьеро, этой ночью мне что-то не везет. Мне пришлось уйти из оперы, прежде чем закончился спектакль, – я был вынужден покинуть Россини, подумай только! Одна женщина жаловалась мне на проблемы с мужчиной так долго, что у меня заболели уши, а другая довела меня до того, что мои чресла до сих пор ноют. Сюда мне вовсе не хотелось приходить, можешь мне поверить. У меня были дела поинтереснее. А мне придется выслушивать рассказы о содеянных тобой гнусностях и тратить на это драгоценное время, которое вернуть уже не удастся. Так вот: настроение у меня из-за этого неважное, и мне хочется причинить кому-нибудь боль. Конечно, ты не очень-то меня интересуешь, но, боюсь, как бы ты не попался мне под горячую руку, дерьмо ты поганое.
Кордер сделал шаг по направлению к узнику. Пьеро попытался отступить назад, но запутался в кандалах и, споткнувшись, упал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97