Ее икона сделана на золоте. Золотая рама, инкрустированная драгоценными камнями.
– Понятно, что это дороже десяти су, – сказал Ваутри, стараясь сохранять безразличный вид. – Дейн говорил, что она проницательная особа. – Он в два глотка осушил бокал и налил еще. Уголком глаза он видел, что к ним приближается официантка с заказом. Скорее бы подошла. Он не хотел слушать дальше.
– Цену, конечно, дадут зрители, – продолжил Боумонт. – Но я оценил бы ее минимум в полторы тысячи фунтов. На аукционе выйдет в несколько раз дороже. Я знаю, по меньшей мере, одного русского, который за эту икону отдал бы первородство. Десять, а может, и двадцать тысяч.
Леди Гренвилл, дочь герцога Сазерленда, одного из богатейших людей Англии, принесла мужу приданое в двадцать тысяч фунтов.
Такие женщины, дочки пэров, вместе с их непомерным приданым были недостижимы для мистера Ваутри. Но мисс Трент, дочь незначительного баронета, принадлежала к тому же классу мелкопоместного дворянства, что и мистер Ваутри.
Он увидел, что имел прекрасную возможность обработать ее после того, как Дейн ее публично оскорбил и унизил. Тогда она была уязвима, и вместо того чтобы просто отдать ей свой сюртук, он мог бы разыграть галантного рыцаря. И тогда это он стоял бы с ней перед священником, в тот же самый день.
И тогда икона стала бы его, а умный Боумонт помог бы превратить ее в деньги… которые он знает куда девать. Роуленд Ваутри мог бы поселиться с довольно красивой женой в покое и комфорте и больше не зависеть от госпожи Фортуны, или, точнее, от прихотей маркиза Дейна.
А вместо этого Роуленд Ваутри наделал долгов на пять тысяч фунтов. Может, для некоторых это небольшие деньги, но для него – все равно что миллион. Его не очень заботили долги перед торговцами, но расписки, данные друзьям, крайне тревожили. Если он в ближайшее время их не погасит, у него не будет друзей. Джентльмен, который не заплатил долг чести, перестает быть джентльменом. Такая перспектива терзала больше, чем угроза долговой тюрьмы от ростовщиков или от владельца дома.
Он с отчаянием смотрел в будущее.
Определенные люди могли бы ему сказать, что Френсис Боумонт за двадцать шагов распознает отчаявшегося человека и получает огромное удовольствие растравляя его отчаяние. Но таких мудрых людей рядом не было, а сам по себе Ваутри был не слишком умным парнем.
Так что к тому времени, как они покончили с едой и опустошили полдюжины бутылок плохонького вина, мистер Боумонт выкопал глубокую яму, и мистер Ваутри провалился в нее с головой.
Примерно в то время, как Роуленд Ваутри проваливался в яму, новоявленная маркиза Дейн начала ощущать признаки трупного окоченения в седалище.
Вместе с супругом она с часу дня тряслась в элегантной колеснице, оставив гостей за свадебным столом.
Для человека, который смотрит на брак и на респектабельную компанию с видимым отвращением и презрением, Дейн вел себя на удивление добродушно. Казалось, он находил процедуру бесконечно смешной. Три раза он просил трясущегося священника говорить погромче, чтобы публика ничего не упустила. Дейн также решил, что будет хорошей шуткой устроить цирковое представление из поцелуя. Как еще он не перекинул ее через плечо и не унес из церкви, словно мешок с картофелем!
Джессика, скривившись, подумала, что если бы он так сделал, он все равно ухитрился бы выглядеть аристократом до кончиков ногтей. Скорее даже монархом. Она уже усвоила, что Дейн имеет преувеличенное представление о своей значимости и для него не играют никакой роли стандартные понятия о превосходстве.
Он отчетливо донес свою точку зрения до тетушки в тот день, когда вручил Джессике потрясающее обручальное кольцо. Привезя Джессику домой и проведя с ней час за просмотром списка гостей, меню и перечнем прочих свадебных неприятностей, он отослал ее из гостиной и долго разговаривал наедине с тетей Луизой. Он ей объяснил, как следует обращаться с будущей маркизой Дейн. Правила довольно простые. Джессике нельзя надоедать. Ей нельзя противоречить. Она ни перед кем не должна отчитываться, кроме Дейна, а он подотчетен только королю, и то когда в хорошем настроении.
На следующий день прибыл личный секретарь Дейна с кучей слуг и взял на себя дела. После этого Джессике оставалось только давать случайные распоряжения и привыкать к тому, что с ней обращаются как с чрезвычайно ценной и деликатной, всезнающей и вообще идеальной принцессой.
Все, кроме ее мужа.
Они ехали уже восемь часов, и хотя часто останавливались для смены лошадей, это бывало минутной задержкой.
Часа в четыре в Багшоте ей понадобилось в уборную, и, вернувшись, она увидела, что Дейн расхаживает возле кареты, нетерпеливо поглядывая на карманные часы. Он серьезно возражал против того, что она потратила на естественные нужды больше пяти минут, за которые конюх выпряг четверку лошадей и поставил новую.
– Все, что нужно сделать мужчине, – терпеливо разъяснила Джессика, – это расстегнуть пуговицы и прицелиться. Однако я женщина, и моя уборная и одежда не так хорошо приспособлены.
Он засмеялся, подсадил ее в карету, сказал, что она дьявольски надоедлива, но для того она и рождена, не так ли, чтобы быть надоедливой феминой? Тем не менее, когда ей в следующий раз понадобилось облегчиться через несколько миль после Андовера, он ворчливо сказал, что она может не спешить. Когда Джессика вернулась, он терпеливо потягивал пиво. Смеясь, он предложил ей глотнуть, и засмеялся еще веселее, когда она допила оставшуюся четверть пинты.
– Это было ошибкой, – сказал он, когда они уже были в пути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90